Лейтенанта остановил негромкий дробный звук; звук был слишком тихим, и потому Паран услышал его только теперь, стоя перед тяжелой дверью. Изнутри доносилось неясное бормотание, от которого волосы у него встали дыбом. Паран просунул меч в щель и острым концом лезвия надавил на задвижку. Та поддалась. Затем он распахнул дверь.
В неясном свете Паран уловил какое-то движение. Помещение наполнял густой тяжелый запах разлагающихся тел. Лейтенанту стало тяжело дышать, во рту у него пересохло. Он остановился и подождал, пока глаза привыкнут к темноте. Затем он шагнул в переднее помещение, откуда и доносились непонятные гортанные звуки. Комната была полна… черных голубей, воркующих свои бесконечные песни. Под этим живым покровом находилось то, что было когда-то человеком. Распростертое тело лежало на полу, густо измазанное пометом. Удушливо пахло потом и смертью.
Паран шагнул дальше. Голуби зашевелились, но не обратили на него особого внимания.
Сквозь полумрак лейтенант различил несколько мертвых человеческих лиц с пустыми глазами. Их лица имели синюшный оттенок, будто эти люди задохнулись. Паран задержал взгляд на одном из солдат.
– Ох, вредно для здоровья носить форму в наши дни, – пробормотал он.
«Только птицы и услышат эту шутку. Кажется, такой мрачный юмор мне больше не по нутру».
Паран тряхнул головой и прошелся по комнате. Голуби с воркованием уворачивались от его тяжелых башмаков. Дверь в кабинет старшего офицера была приоткрыта. Через небольшие щели в ставнях внутрь проникал тусклый свет. Убрав меч в ножны, Паран вошел в кабинет. Мертвый капитан так и остался сидеть за столом. Его лицо покрывали пятна голубоватого, зеленого и серого оттенков.
Паран смел со стола птичьи перья и заглянул в бумаги, лежавшие перед капитаном. Маслянистые, осклизлые листы папируса раскрошились, едва он коснулся их пальцами.
«Тщательно убрать все следы», – вспомнил он приказ адъюнктессы.
Паран повернулся и быстро вышел наружу. Потом плотно закрыл дверь безжизненной имперской управы.
Едва ли местные жители поняли, что здесь замешана магия. И след, оставленный ею, не обрывался, а уходил дальше.
Паран отвязал лошадь, сел в седло и выехал из покинутого города. Назад он не оглядывался.
Солнце тонуло в багровых облаках на горизонте. Паран изо всех сил старался держать глаза открытыми. Очень длинным был этот день. Чудовищный день. Местность вокруг, когда-то знакомая и безопасная, превратилась во что-то совсем иное – над нею клубились темные магические вихри. Парану совсем не улыбалось провести эту ночь под открытым небом.
Лошадь шла вперед, опустив голову. Медленно опускались сумерки. Подстегиваемый собственными мрачными мыслями, Паран пытался осознать, что же произошло с утра.
Перед мысленным взором промелькнули брезгливое лицо немногословного капитана и гарнизон в Кане, потом сегодняшняя неожиданная встреча с адъюнктессой императрицы. Служба при ней означала головокружительный взлет в его военной карьере; неделю назад он даже и не помышлял о подобном. Пусть отец и сестры не одобряют избранную им профессию, но известие о новом назначении непременно взбудоражит их, если не повергнет в трепет. Как и многие сыновья и дочери знати, он давно мечтал об имперской военной службе. Паран жаждал почета и уважения и тяготился вялым образом жизни, который вела почти вся аристократия. Ему хотелось чего-то более волнующего, чем надзор за поставками вина или разведением лошадей.
Увы, таких, как он, не очень-то торопились зачислять в армию. Им не облегчали путь к офицерской выучке и последующим чинам. Парану вообще не повезло: его отправили в Кан, где гарнизон ветеранов восемь лет подряд зализывал раны былых сражений. Там молодого, неопытного лейтенанта, да еще и аристократа, встретили с плохо скрываемым презрением.
Паран считал, что отношение к нему изменилось после резни на дороге. Он оказался проворнее многих ветеранов, чему в немалой степени способствовала его превосходная боевая лошадь. Более того, чтобы показать остальным свое хладнокровие и выучку, Паран добровольно вызвался возглавить расследование.
Лейтенант делал все, как надо, хотя знакомство с подробностями случившегося доставило ему немало тягостных ощущений. Пробираясь между мертвыми телами, он слышал странные крики, звучавшие не вовне, а в его собственной голове. Глаза Парана подмечали малейшие детали: странный поворот тела, неожиданную улыбку на лице мертвого воина. Однако тягостнее всего на него действовал вид погибших лошадей. Ноздри и пасти животных были в корках засохшей пены – верный признак панического ужаса, охватившего лошадей перед гибелью. Паран не мог без содрогания смотреть на их чудовищные рваные раны. Пятна навоза и желчи покрывали бока некогда гордых скакунов. Повсюду он натыкался на запекшуюся кровь и гниющие куски мяса. Лейтенант едва сдерживался, чтобы не заплакать над трагической участью лошадей.