– А до этого?
– Не стоит углубляться в расспросы.
Они вступили во внутренний двор. Паран изучающе глядел на старика.
– Мой отец имеет обыкновение разузнавать все о тех, кого берет к себе на службу.
Гамет усмехнулся, обнажив белые зубы.
– Он так и поступил, иначе меня бы здесь не было.
– Вижу, ты успел повоевать на своем веку.
– Позвольте, молодой господин, я возьму вашу лошадь.
Паран отдал ему поводья, затем обернулся и стал разглядывать знакомый двор. Почему-то двор показался ему меньше, чем прежде. А вот и старый колодец, выкопанный здесь много веков назад и теперь совсем обветшавший и готовый рассыпаться в прах. Ни один каменщик не возьмется его чинить, боясь разбудить призраков. На таких же старых камнях стояла и родовая усадьба Паранов. Пространство под ней было полно каких-то помещений, проходов, тупиков, наполовину засыпанных землей, сырых, низких и ни что уже не годных.
Двор жил своей привычной жизнью. Никто из слуг даже не заметил появление молодого господина.
Гамет осторожно кашлянул у него за спиной.
– Ваших родителей нет в городе.
Паран рассеянно кивнул. Еще бы: в Эмалау, их загородном поместье, у отца всегда найдутся дела. Жеребята, виноторговля. Все как всегда.
– А сестры ваши здесь, – продолжал Гамет. – Я сейчас скажу, чтобы прибрали в вашей комнате.
– Так ее не открывали с самого моего отъезда?
Гамет помялся.
– Почти. Просто перетащили туда кое-что из мебели и сундуки. Сами знаете: места в доме мало…
– Сколько себя помню, его всегда было мало.
Паран вздохнул и молча зашагал к крыльцу.
Пиршественный зал был пуст. Эхо возвращало гулкие шаги Парана. Пуст был и длинный стол, к которому направлялся сейчас лейтенант. Из-под ног с хриплым мяуканьем разбегались потревоженные кошки. Паран швырнул на спинку стула запыленный плащ, сам сел на скамью и уперся спиной в обшитую деревом стену. Глаза он закрыл.
– А я думала, ты по-прежнему находишься в Итко Кане, – раздался поблизости женский голос.
Паран открыл глаза. У начала стола, опираясь рукой о спинку отцовского кресла, стояла Тавора – его средняя сестра. Она была всего на год моложе Парана. Все та же простая одежда, все то же бледное лицо и рыжеватые волосы, подстриженные даже короче, чем было нынче принято. За это время Тавора успела вытянуться и почти сравнялась с ним ростом. Из неуклюжей девочки-подростка она превратилась в девушку, но красоты это ей не прибавило.
Тавора глядела на брата, внешне ничем не выказывая своих чувств.
– Я получил новое назначение, – пояснил Паран.
– В Анту? Странно, что мы об этом не слышали.
«Конечно, вы бы обязательно услышали. Знать хоть и утратила свое влияние, но по умению разузнавать новости ей по-прежнему не было равных».
– Мое назначение оказалось неожиданностью даже для меня. Но в Анте я служить не буду. Я приехал всего на несколько дней.
– Тебя повысили в звании? Или назначили на более высокую должность?
Паран улыбнулся.
– Вот уже и ты начинаешь повторять отцовские слова: влияние, положение, богатство. Добавь еще сюда честь фамилии.
– Об этом, братец, ты давно перестал беспокоиться.
– Теперь об этом беспокоишься ты. Отец что, отходит от повседневных дел?
– Постепенно. Со здоровьем у него все хуже. А ты ведь даже ни разу не написал ему из Итко Кана…
Паран вздохнул.
– И ты, Тавора, решила хоть как-то восполнить ему то, чего он так и не дождался от своего непутевого сына? Не думаю, что я снискал бы отцовскую благосклонность, если бы остался здесь и не пошел в армию. Я всегда считал: управлять семейными делами должен тот, кто это умеет.
Тавора сощурилась. Гордость не позволила ей даже улыбнуться на комплимент брата.
– А как Фелисина? – спросил он про младшую сестру.
– Как всегда. Сидит затворницей у себя в комнате и сочиняет. Она еще не знает о твоем приезде. Представляю, как она обрадуется и как следом огорчится, когда ты скажешь ей, что приехал всего на несколько дней.
– Она становится твоей соперницей?
Тавора презрительно фыркнула и отвернулась.
– Фелисина? Она слишком мягкотелая для этого мира. Да и вообще для любого мира, кроме своих четырех стен. Сам увидишь: она ничуть не изменилась.
Паран смотрел на жесткую, словно деревянную спину удалявшейся Таворы. Только сейчас он сообразил, что от него отчаянно пахнет потом: его собственным и лошадиным. И не только потом. От него пахло дорожной грязью и чем-то еще.
«Старая кровь и старые страхи, – подумал Паран, оглядываясь по сторонам. – А пиршественный зал-то совсем и не такой громадный, как мне раньше казалось».