— Так ты единственная из боевых магов, кто уцелел? — наконец спросил он.
Вопрос взбудоражил колдунью, и она отвернулась.
— Представь себе. Не приписывай это моим способностям. Мне просто повезло.
Если он и почувствовал горечь в ее словах, то не подал виду. Двое его товарищей склонились над Хохолком.
Дырявому Парусу вновь стало не по себе. Она облизала губы. Между солдатами и умирающим происходил какой-то разговор, но все говорили очень тихо. Потом Хохолок засмеялся, и его смех ударил по ней.
— Твой долговязый товарищ, он маг? — спросила она у сержанта.
Бурдюк хмыкнул.
— Его зовут Быстрый Бен.
— Похоже, он родился с другим именем.
— Угадала.
Колдунья повела плечами, чтобы хоть ненадолго унять тупую боль в пояснице.
— Мне нужно познакомиться с ним поближе, сержант. Такую силу, как у него, сразу замечаешь. Он не новичок в магии.
— И здесь ты угадала. Не новичок.
Односложные ответы начали злить колдунью.
— Я хочу знать: что здесь происходит?
Бурдюк поморщился.
— Если внешне, то почти ничего… Эй, Быстрый Бен! — окликнул он товарища.
Маг обернулся.
— Заканчиваем последние приготовления, сержант, — сказал он, улыбнувшись белыми зубами.
— Клобук вас всех накрой, — пробормотала сквозь зубы Дырявый Парус.
Девчонка, словно изваяние, стояла все на том же месте и следила за отрядами морантов, входящих в город. Почувствовав на себе взгляд колдуньи, она резко обернулась. Выражение девичьего лица насторожило Дырявый Парус, и она отвела глаза прочь.
— Это все, что осталось от твоего взвода, сержант? Два полевых мародера и жадная до крови новобранка?
— У меня осталось семеро, — спокойно ответил Бурдюк, словно его спросили о каком-то пустяке.
— А сколько было сегодня утром?
— Пятнадцать.
«Что-то здесь не так».
Молчать было невыносимо, и колдунья сказала:
— Хорошо, хоть кто-то уцелел.
Увидев побелевшее лицо Бурдюка, она молча выругалась.
— Не сомневаюсь: те, кого вы потеряли, были храбрыми воинами.
— Они храбро умирали, — ответил сержант.
Жестокость этих слов больно ударила но колдунье. Ее качнуло. Дырявый Парус прищурила глаза, отгоняя слезы растерянности и отчаяния.
«Слишком много всего случилось за это утро. Я не готова к такой лавине событий. Я не готова к встрече с Бурдюком, сгибающимся под тяжестью легенд о своих подвигах. Сколько же тысяч чужих смертей успел повидать этот человек?»
За минувшие три года «сжигатели мостов» почти не показывались. Едва началась осада, им дали задание устроить подкоп под массивные древние стены города. Приказ об этом пришел прямо из столицы и являл собой либо злую шутку, либо полнейшее невежество столичных чинов. Долина, в которой стоял город, была сплошным нагромождением скал и валунов, оставшихся здесь с незапамятных времен, когда по ней двигался ледник. Городу не напрасно дали название Крепыш. Взять штурмом его стены было практически невозможно, подкопаться под них — тоже. Если снаружи воинам империи противостояли вооруженные противники, под земной толщей им угрожали многочисленные трещины и разломы. Эти «колодцы Клобука», как их окрестили «сжигатели мостов», уходили столь глубоко, что даже боевые маги не могли определить, где дно. Однако приказ есть приказ.
«Три года они безвылазно сидели под землей! Когда же они в последний раз видели солнце?»
Подумав об этом, колдунья оцепенела.
— Сержант, утром вы все находились в своих туннелях? — спросила она.
Ей достаточно было видеть, как гримаса боли исказила его лицо.
— В каких туннелях?
С этими словами Бурдюк прошел мимо нее. Дырявый Парус поспешила за ним и схватила его за руку. Похоже, такого сержант никак не ожидал.
— Послушай, Бурдюк. Ты ведь многое понял, — прошептала она. — И про меня, и про то, что случилось на холме, и про гибель наших солдат. Мы потерпели поражение. Мне стыдно за свое бессилие.
Он вырвал свою руку и отвел глаза.
— Бесполезно стыдиться и сожалеть. Этим мы ничего уже не исправим.
Бурдюк вернулся к чернокожим солдатам.
— Если желаешь знать, колдунья, утром нас было тысяча четыреста человек.
Голос девчонки раздался у нее за спиной. Дырявый Парус обернулась. Так и есть, девчонка не старше пятнадцати лет. Исключение составляли лишь глаза с тусклым блеском истрепанного стихиями оникса. У нее были бесчувственные глаза древней старухи.