Уши заложило, и всё тело дрожало так, будто сама плоть судорожно пыталась вздохнуть. Рваная Снасть не сразу поняла, что колдовская буря стихла. Даже голос, который кричал в глубине её сознания, замолк. Она подняла затуманенные глаза и увидела, что Семя Луны, укрытое дымом и пылающее в дюжине трещин на изуродованной поверхности, медленно удаляется, отступает. Потом оно оказалось уже за городом, Семя кренилось на сторону и вращалось с видимым трудом. Семя Луны направилось на юг, в сторону далёких Тахлинских гор.
Она оглянулась и смутно припомнила: отряд солдат искал прибежища на изрытой вершине холма. Картина поразила её так, что чародейка потеряла последние силы к сопротивлению. От солдат не осталось ничего, кроме доспехов. Это честная сделка, чародейка. Она судорожно всхлипнула, а потом перевела взгляд на первый холм.
Тайшренн лежал на земле, но был жив. Полдюжины морпехов взобрались по склону холма и окружили Высшего мага. Вскоре его унесли.
Большая часть одежды Беллурдана сгорела, а тело покрывали багровые ожоги, но он оставался на центральном холме и собирал части тела Ночной Стужи, его голос звенел в бессловесном вое отчаяния. Эта картина — весь её ужас и трагизм — ударила в сердце Рваной Снасти, как молот по наковальне. Чародейка быстро отвернулась.
— Будь ты проклят, Тайшренн.
Крепь пала. За это заплатили жизнями солдаты Однорукого и четыре мага. Только теперь пришли в движение легионы чёрных морантов. Рваная Снасть стиснула зубы, её пухлые губы сжались в тонкую линию и побелели. Нечто шевелилось в её памяти, и чародейка почему-то была уверена, что эта сцена ещё не сыграна до конца.
Чародейка ждала.
«Пути магии — по ту сторону. Найди врата и приоткрой хоть на волос. Что вытечет наружу — твоё, придавай ему форму. — С этими словами юная женщина встала на тропу чародейства. — Откройся тому Пути, который придёт к тебе — найдёт тебя. Черпай его силу — столько, сколько смогут вместить твои тело и душа. Но помни: когда тело ослабеет, врата закроются».
Руки и ноги болели. Рваная Снасть чувствовала себя так, словно кто-то последние два часа безжалостно колотил её палкой. Меньше всего она ожидала горьковатого привкуса на кончике языка, который говорил, что на холме появилось нечто жуткое и злобное. Чародеи редко чувствовали такие признаки, если врата не были открыты, а Путь — проявлен и полон силы. Она слышала рассказы других магов и читала в заплесневелых свитках о таких мгновениях, когда являлась стонущая, смертоносная сила, и всегда, говорили они, в этот миг по смертной земле ступал бог.
Если бы Рваная Снасть могла подобрать подходящий образ для такого бессмертного присутствия, то холодным гвоздём в эту реальность вошёл бы Худ, бог Смерти. Но интуиция подсказывала: это не так. Чародейка верила, что сюда снизошёл не бог, но нечто другое. Её ужасно терзало то, что она не могла определить, кто из окружавших её людей был опасным. Взгляд невольно возвращался к юной девушке. Но та, казалось, вообще не обращает на них внимания.
Наконец внимание чародейки привлекли голоса за спиной. Сержант Скворец стоял рядом с Быстрым Беном и вторым солдатом, которые склонились над Локоном. Быстрый Бен сжимал в руке продолговатый предмет, завёрнутый в шкуру, и смотрел на сержанта снизу вверх, словно просил разрешения.
Между двумя мужчинами росло напряжение. Рваная Снасть нахмурилась и подошла ближе.
— Что ты делаешь? — спросила она Быстрого Бена, глядя на предмет, который чародей держал в тонких, почти женских руках. Он словно и не услышал её, впившись глазами в сержанта.
Скворец бросил на неё взгляд.
— Давай, Бен, — проворчал он, а потом отошёл и остановился у склона холма, глядя на запад — на Морантские горы.
Тонкие, аскетические черты лица Быстрого Бена напряглись. Он кивнул своему спутнику.
— Готовься, Калам.
Солдат, которого назвали Каламом, сел на пятки и спрятал руки в рукавах. Эта поза казалась странным ответом на слова Быстрого Бена, однако маг, судя по всему, был доволен. Рваная Снасть увидела, как он положил тонкую, паучью ладонь на дрожащую, залитую кровью грудь Локона. Бен прошептал несколько сплетающих слов и закрыл глаза.