Верхний обрывок, потемневший от не долизавшего его пламени, состоял из края черно-белого фотоснимка со следом печати. Виноградов не успел удивиться – на камни выскочил вложенный между листками пластик металла.
Еле удалось перехватить его на лету.
– Ой! – Но это вскрикнул не Владимир Александрович.
Подняв лицо, он во второй уже раз за сегодня увидел последовательно: черный зрачок автомата, дремучую бороду, злые глаза. Опередил опять, зверюга… Видимо, Кондор учуял во взгляде Виноградова понимание – ствол шевельнулся и повелительно указал чуть повыше голов.
Вслед за майором поднял руки вверх и литовец.
Потянулись болезненно-длинные секунды неподвижности. Не отводя автомата, бородач подозвал к себе доктора. Нащупал в кобуре «магнум». Достал. Щелкнул предохранителем. Передал в руки очкарику…
Тот перехватил поудобнее тяжелый пистолет – и направил его в лоб Генрикаса. Кондор отрицательно покачал головой – и мишенью стал Виноградов.
Владимир Александрович сглотнул слюну – это получилось неприлично громко.
Неужели выстрелит? Вы-ыстрелит, еще как! Глядя в белесые, лишенные выражения глаза врача, он понял – убьет. Для очкарика в этом мире существовала только смерть – да, смерть пресловутого Магаева. Жизнь майора российской милиции его абсолютно не интересовала…
Случается, убивают, чтобы выжить. Этот господин был готов убивать – чтобы в конце концов убить. «Он же просто сумасшедший, – догадался Владимир Александрович. – Просто – псих!»
Кондор тем временем вплотную приблизился к пареньку. Не торопясь, положил на его стриженую макушку свою не занятую оружием лапищу, без усилий пригнул…
Подчинившись, безропотный и дрожащий литовец опустился – сначала на колени, потом лицом вниз, на камни. Уверенный в послушании, бородач сдвинул за спину автомат, порылся за пазухой и извлек одноразовый шприц. Навалившись огромным телом, придавил жертву и довольно неловко сделал инъекцию – в шею, под правое ухо.
Генрикас последний раз шевельнулся и замер. Палач шумно выдохнул… Отстранившись, он посмотрел сначала на очкарика, потом на Виноградова – все было в порядке, никто не пытался самовольничать.
Под прицелом доктора, не имея ни сил, ни особого желания шевелиться, Владимир Александрович наблюдал: Кондор втискивает покойника в узенькую ложбину среди камней, что-то вспомнив, вытягивает ему ногу на выступ… резким ударом приклада ломает безжизненную голень… кость хрустит, словно курочка-гриль в ресторане…
Прежде сознания среагировал желудок – вывернувшись наизнанку, прямо во внутренность Генрикасовой, уже не нужной ему куртки.
С точки зрения организма это была вполне естественная реакция. На какое-то время Виноградов выключился, а когда вновь окончательно пришел в себя – увидел: литовец лежит на спине, переломанная нога разута и кровоточит сквозь неумело наложенный жгут. Рука – правая, со шприцем, замерла судорожно, на полпути от шеи. Левая – запрокинута безвольно…
Прямо под боком, на предусмотрительно обугленном пятачке, распластались остатки документа, для верности прижатые старенькой зажигалкой. Майор догадался, что где-то поблизости, не на виду, но чтобы легко нашли, должен валяться и «смертный» медальон – та самая металлическая пластинка, выпавшая из пакета. Такой медальон выдается любому служивому…
– Ох, бля-а! – Мужества у Виноградова пока хватило только на то, чтобы сплюнуть остатки блевотины и вытереть рот.
Что тут скажешь? Сцена у фонтана… Диверсант, подвернувший в походе ногу, оставлен своими до возвращения. Чтобы не быть обузой. Очень благородно! Поняв, что никто за ним не придет, героический старший – или младший? – лейтенант Ко… из последних сил пытается уничтожить личные документы, прячет свой медальон и кончает жизнь самоубийством. Лишь бы не угодить в лапы гадов-бандитов… Спецназ не сдается!
Очень натурально сработано.
Кондор заканчивал устанавливать на тропе свои взрывчатые конструкции. Не столько на убой, сколько для повышения бдительности. Сволочь… точно рассчитал, паразит! После пары взрывов они мимо не проскочат, при всем желании.
А кто это, кстати – они? Явно не федералы, те сразу «липу» раскусят, с первого взгляда. Тогда – кто?
Поразительно все-таки человек устроен. Сильнее страха у него – только праздное любопытство…
Высоко в небе, недосягаемое для зенитных комплексов вооруженной оппозиции, появилось звено реактивных самолетов. Звук терялся, украденный расстоянием, – и только три белые, идеально похожие одна на другую полоски вытягивались не спеша из-за вершины. На конце этих трасс металлическими остриями поблескивали треугольнички плоскостей.
Все казалось очень красивым – небо без облачка, снежные шапки гор, прохладное солнце… Хотелось выжить.
Самолеты очертили уже значительную часть доступного взгляду пространства, когда Кондор закончил хлопотать и взял из рук доктора пистолет. Поставил на предохранитель и убрал.
Ствол «Калашникова» описал ломаную траекторию, и Виноградов понял, что следует делать: наклонился, поднял с земли свой рюкзак, поудобнее втиснулся в лямки. Пришлось еще передвинуть поближе к убитому его раскуроченный «багаж» и куртку, загаженную Владимиром Александровичем.
При этом из всех сил старался не испачкаться…
Дальше двинулись так: Виноградов, Кондор и замыкающий колонну клиент. Получалось значительно медленнее – несмотря на то, что Владимир Александрович шел практически налегке, навыка горных переходов ему явно не хватало. В затылок хрипло дышал бородач – кроме стандартного груза, за спиной у него уместился довольно весомый футляр, на груди – автомат, пистолет в кобуре… Здоровья, чтобы тащить весь этот арсенал, у Кондора хватало, но не более того. Поэтому, очевидно, «кипарис» получил на хранение очкарик – обернувшись в очередной раз, майор увидел его перекинувшим кожаный ремешок этого чуда спецназовской экипировки через шею, под капюшоном.
А оборачиваться назад приходилось почти постоянно – бородатый ни маршрута, ни направления движения не объяснил, да здесь, в мешанине и путанице троп, тропок, ручьев, незаметных лощин и внезапных обрывов, это вряд ли могло быть возможно. То и дело Владимир Александрович ощущал очередной болезненный тычок в спину – направо, налево, вверх, вниз… И приходилось майору карабкаться на поросший плесенью выступ скалы, или плюхаться по щиколотку в воду, преодолевая сотню, две, три метров против течения, или прыгать через бездонный разлом, когда запросто обошли бы его чуть левее.
Всегда неприятно – идти, ощущая лопатками нацеленный в спину ствол. А на Кавказе это вообще достаточно отвратительно.
– Все! Не могу… Стреляй здесь. – Виноградов, не давая уставшему немногим меньше его конвоиру опомниться, плюхнулся на подходящий валун. И провел руками по лицу. Ткань моментально заблестела мокрым пятном накопившегося пота. – Стреляй.
Закрыв глаза, он весь превратился в слух.
Сначала ничего, кроме хриплого дыхания, разобрать было нельзя. Потом задумчиво лязгнул металл… Кондор сделал шаг, что-то тупо ударилось о землю. Подоспел и очкарик.
Собравшись, Владимир Александрович разнял склеенные усталостью веки – картинка получалась идиллическая. Клиент, близоруко моргая, протирал запотевшие стекла гигиенической салфеткой – больше, очевидно, под руками ничего не оказалось. Бородач сидел рядом с ним, на расстоянии прыжка от майора – он принял поступившее от Виноградова предложение отдохнуть. Чувствовалось, что привал предстоит основательный: Кондор вытащил себя из вцепившихся в плечи лямок, обмяк, растекся… В то же время глаза его бодрствовали, реагируя на каждое шевеление вокруг.
Не было слышно ничего – ни птиц, ни журчания оставшихся где-то внизу, позади, горных потоков. Только далеко на северо-востоке, за перевалами, раскатисто грохотало – может быть, там сейчас начиналась гроза, а может быть, доблестные вооруженные силы «зачищали» очередное село на окраине мятежного района. Те самолеты, что видел Владимир Александрович, наверное, уже давным-давно отбомбились и теперь отдыхали на цивилизованном, с душем и телефонной связью аэродроме.