Оксана ходила из угла в угол, прижав ладони к губам, и что-то шептала. Кирсанов обнял ее за плечи.
— Вот так, — сказал Гранцов слабеющим голосом. — Не скучайте.
Он даже повернулся на бок и сложил ладони под щекой, чтобы выглядеть максимально безмятежно. Что бы там дальше ни случилось, надо беречь нервы, свои и своих товарищей. Эмоции только мешают делу.
«Как хорошо, что Регина осталась дома!» — порадовался Вадим. И как обидно, что опять придется что-то скрывать от нее. О таких приключениях женам не рассказывают.
Ему уже было понятно, чем закончится этот захват. Похитители не собираются отпускать заложников без выкупа. А выкупа не будет. Значит, придется уходить самостоятельно.
Значит, война.
На миг его охватило тоскливое предчувствие боли и крови. Только на миг, как всегда перед дракой. Но было в этой тоске и кое-что новое…
Ему приходилось воевать. И в чужих землях, и дома. Убивать всегда тяжело, но раньше он делал это, не задумываясь. Однако после того, как его вытащили с того света, Вадим Гранцов уже не был уверен, что сможет убивать снова.
Тогда, в госпитале, умирая от удушья, он вдруг увидел над собой бездонное сверкающее небо. А в небе — миллион лиц. Не тысячу, не десять тысяч, как, например, на стадионе — а миллион. Все они смотрели на него. И среди них он узнал тех, кого убил.
Это было удивительно обидно. Он знал, что где-то здесь его погибшие друзья, и его отец, и еще кто-то близкий — но он не видел их. Он тянулся к ним, но наталкивался только на лица бородатых афганцев и чеченов, на лица русских пацанов, которых ему пришлось убить во время боя на Базе…
Его захлестнула обжигающая волна стыда. Да, это было не раскаяние, не сожаление, а именно стыд. Когда хочется провалиться сквозь землю. И он провалился, и очнулся в реанимации под склоненными над ним лицами в белых масках и слепящими лучами люстры.
Вот с тех-то пор Вадим уже и не знал, сможет ли он когда-нибудь снова не то что убить, а просто ударить человека.
Он услышал, как Оксана что-то прошептала Марату, и парень что-то шепнул ей в ответ.
«Все нормально», сказал себе Гранцов. «Ты готов умереть, потому что это легче, чем убивать. Ты уже знаешь, что тебя ждет стыд, и суд, и муки. Но если ты умрешь, то по твоей вине погибнут и эти двое. А им еще жить и жить. Значит, пусть они живут. Значит, сегодня придется умереть другим. Другого выхода нет. В конце концов, эти шустрые ребята знали, что когда-нибудь могут понести наказание. И если таким наказанием станешь для них ты, значит, так было решено».
То, что похитители так легко вычислили и захватили «богатых» иностранцев, говорило о налаженной системе. Сигнал поступил из отеля. Или из аэропорта. Скорее всего, замешан и старик. Вот так старичок. Нет, все-таки он не белогвардеец, а власовец. Зря я ему сумки оставил.
С Ксенофонтовым разберемся потом, сначала надо определиться с похитителями. Они настроены довольно благодушно, не бьют, не связывают, не пугают. Наверно, еще не время.
Оружие у них запущенное, ржавое. Запасных магазинов ни у кого не видно. Стрелять не собираются. У толстяка автомат албанский, судя по штыку. Насколько помнил Гранцов, только албанские «калашниковы» оснащались неотъемным игольчатым штыком. Грани штыка блестели. То ли оттого, что терлись обо что-то при переноске. То ли оттого, что этим штыком пользовались. Неужели эти бродяги изучают штыковой бой? Вполне возможно, если их инструктор — китаец или американский морпех.
Итак, толстяк с боевым автоматом. У остальных оружие, похоже, китайское. Бренчит при ходьбе, как погремушка, из-за неплотной подгонки деталей. А толстяк держит его не на ремне, а в руках. Легче будет забрать.
Автомат не самое хорошее оружие для рукопашного боя. Пара ножей была бы удобнее. Не говоря уже о короткой пике. Такие пики бойцы в роте Гранцова делали сами — заточенный пруток арматуры, рукоять из простого шланга. Безотказное, надежное и бесшумное оружие.
Но сгодится и автомат со штыком.
Почему-то перед отправлением за границу туристов не инструктируют, как вести себя в такой ситуации. Гранцову пришлось разрабатывать тактику поведения самостоятельно. Будем набивать себе цену, решил он. И постараемся разделиться. Может быть, они кого-нибудь из нас отпустят за выкупом? Вряд ли. Сделать вид, что мы родственники с Кирсановым? Или, еще лучше, я его начальник? Безнадежно. Но все-таки придется что-то им говорить, чтобы усыпить бдительность.
Хватит мудрить, сказал себе Гранцов. Еще две минуты отдыха — и беремся за дело.