Только отъехав десятки, а то и сотни километров от городов и современных дорог, можно столкнуться с Африкой самобытной, не потерявшей своего лица. Как правило, эти районы населены малочисленными малоизвестными племенами. Но именно здесь сохранились народные традиции, национальная одежда, обычаи предков. Кое-где в этих недоступных туристам районах стоят развалины исконно африканских городов — памятники великого прошлого Африки, суровый упрек колонизаторам, разрушившим африканские цивилизации.
За пять лет мне посчастливилось проникнуть во многие малопосещаемые уголки Восточной, Центральной и Южной Африки, изъездить тысячи километров. Но не надо думать, что каждый километр по африканской глубинке — его обязательно что-то интересное и неожиданное. Для того чтобы поговорить со стариком пигмеем, хранящим и памяти древнюю легенду, увидеть искусство деревенского умельца-металлурга или посмотреть ритуальный танец, приходилось преодолевать огромные расстояния по пустыням, идти через болота, по нескольку дней жить в деревне, пытаясь расположить к себе ее обитателей. Эта книга, как и любая другая, если она не документальный дневник, лишь «концентрат» таких встреч. Скучные и трудные переезды — удел автора.
Но именно такие поездки в конечном итоге оказывались самыми интересными, необходимыми для понимания жизни африканцев, для знакомства с их прошлым, давали мне богатый материал и как журналисту, и как географу.
Эти трудные сафари дали мне возможность почувствовать разницу между «туристской» Африкой и Африкой действительности, уловить пропорцию между ее уходящим прошлым и зарождающимся будущим.
И тогда я решил написать эту книгу. Она не претендует на исчерпывающее описание стран, в которых я побывал. В ней рассказано лишь о том, что показалось мне наиболее интересным и наименее известным нашим читателям.
Люди, много ездящие по миру и пишущие о своих путешествиях, обычно шутят: «Тот, кто приезжает в страну на один день — сочиняет книгу, кто пробыл в ней месяц — публикует статью. Но тот, кто прожил в стране несколько лет, откладывает ручку и ждет». Ждет, пока уляжется в памяти калейдоскоп впечатлений, пока время найдет решение не совсем ясным вопросам, пока на страну, ставшую на время вторым домом, можно будет взглянуть издалека. Вот почему в этой книге нет моих кенийских сафари…
РУАНДИЙСКИЕ САФАРИ
В семь часов вечера, как и положено на экваторе, было уже совершенно темно. Мы пробирались на машине по заросшей папоротниками лесной дороге, все время опасаясь врезаться или в дерево, или в полусонных буйволов, которые почему-то предпочитают ночевать прямо у обочины. На ровных участках свет фар устремлялся далеко вперед, и тогда толстенные гладкие стволы, внизу совершенно лишенные листвы, казались гигантскими каменными колоннами, воздвигнутыми лесными циклопами. Мириады блестящих жуков вились перед нами, то и дело громко стукаясь о ветровое стекло.
— Скоро ли доберемся до деревни? — поинтересовался я у проводника Рубена Руандзаджара.
— Если на тропе, которая отходит от этой дороги к пигмейскому селению, нет завалов, то часа через два, — ответил он.
— По пути еще будут горные участки?
— Нет, тут все время только холмы. Будут болота, но они обычно сухие в это время года.
Мы ехали по предгорьям Вирунги, вулканической системы, расположенной на стыке границ Конго[1], Уганды и Руанды. В этом лесном сердце Африки я хотел поближе познакомиться с жизнью пигмеев, а также с их помощью добраться до мест, где обитают горные гориллы. Отправляться одному в такое путешествие и надеяться на успех было слишком самонадеянно. Поэтому я обратился за помощью к Рубену — проводнику по горильим местам Вирунги. Это он водил по лесистым склонам вулканов американца Д. Шаллера, автора широко известной книги «Год под знаком гориллы». Мне Рубен решил показать глухой уголок Руанды, зажатый между болотистым озером Мвулеру на востоке и вулканами Мухавура и Карисимби на западе. Где-то здесь находилась пигмейская деревня, с вождем которой Руандзаджара был в хороших отношениях. «Пигмеи знают этот огромный лес, как я — собственную хижину, и наверняка смогут провести вас к гориллам», — уверял он меня, когда мы обсуждали наш маршрут.
Километрах в десяти от того места, где должна была находиться деревня, Рубен попросил меня остановить машину, посоветовал оставаться на месте, а сам углубился в лес. Выключив фары и привыкнув к темноте, я заметил вдалеке, за толстенными стволами деревьев, пляшущую точку огня; очевидно, то был костер.
Ждать пришлось довольно долго. Наконец минут через сорок я увидел возвращающегося Рубена и вместе с ним маленького коренастого человека с луком за плечом.
— Около того места, где горит костер, пигмеи недавно убили здоровенного буйвола, — рассказал Руандзаджара. — В такой поздний час даже пигмеи воздерживаются от прогулок по лесу и поэтому охотники решили ночевать возле убитого животного. Но в деревне нет мяса, люди ложатся спать голодными. Для того чтобы расположить пигмеев к себе, было бы неплохо положить кусок туши и требуху в багажник, захватить с собой нескольких охотников и так прибыть в деревню.
Рубен был прав: привезти голодным пигмеям среди ночи мясо — значит сразу же доказать им свое дружелюбие, завоевать их доверие. Мы перетащили в машину большой кусок туши, пригласили с собой трех охотников и отправились дальше по едва заметной лесной тропе.
Пигмеи устроились на заднем сидении. Они все время болтали, весело вскрикивая от удовольствия всякий раз, когда нас подбрасывало на ухабах.
Один из них, Аамили, немного говорил на суахили и, показывая мне дорогу, все время рассказывал разные истории, связанные с местами, где мы проезжали. В основном это были охотничьи происшествия: вот под этим большим деревом старый Хепуфу в прошлом году убил слона; вдоль той тропки совсем недавно молодые охотники расставили несколько капканов, в которые попались сразу три кабана; а вот за теми зарослями начинается болото, по которому иногда прогуливаются гориллы.
Когда Аамили, перелезший поближе ко мне и Рубену на переднее сиденье, замолкал, сидевшие сзади моментально начинали петь. Это был своеобразный речитатив, быстрый, на высоких нотах. Пели они на непонятном мне языке, очевидно на уруньяруанда, но я без труда улавливал, что каждый из них тянул свою песню. Лишь время от времени, когда речитатив переходил не то во властный крик, не то в заклинание, слова певцов сливались воедино.
— О чем эта песня? — спросил я у Аамили.
— Это песня для леса. Вечерами мы всегда поем, чтобы лес не уснул и не забыл нас. Ведь он большой и добрый, но у него много дел и иногда он может не позаботиться о нас, своих детях, и у нас случится несчастье. Посмотри, бвана[2], какой хороший лес кругом. Он высокий и стройный и прячет нас, своих детей, от всего плохого. Нам хорошо в лесу, потому что он любит нас. Но если бы мы не пели, лес потерял бы нас и у нас случилось бы что-нибудь плохое. А когда мы поем, лес слышит нас и заботится о нас. Тогда нам хорошо, мы поем веселые песни, и вместе с нами весело и лесу.
Не знаю, была ли это импровизация, на которую Аамили воодушевила первая в его жизни поездка по ночному лесу на машине, или он просто пересказал ранее слышанное, но говорил он очень убежденно и поэтично.