Почти от всех деревень Занзибара к океану тянутся тропы, усеянные кокосовой шелухой. На берегу женщины, стоя по колено в воде, возятся с кокосовой скорлупой. Женщины закапывают ее в белый коралловый песок и заваливают камнями, чтобы не размыл прилив. Скорлупа пролежит в песке неделю-две, пропитается соленой водой и размякнет. Потом ее откапывают и долго бьют — сперва камнями, а потом кожаным хлыстом, пока не получат мягкое прочное волокно — койру, отличный материал для плетеных изделий.
Из кокосов получают еще жмых, идущий на корм скоту, фибру и вино. А то, что уже совсем нигде не используется, служит топливом для очага, где готовят пищу. Так что, действительно, мудрено умереть с голода под кокосовой пальмой!
Беда вот только в том, что растет она не везде. Примерно посередине, с севера на юг, остров пересекает холмистая гряда, остаток древнего кораллового рифа, поднявшегося с морского дна вместе с островом. Гряда невысокая, почти незаметная. Тем не менее она служит очень важным климато- и водоразделом. За грядой в восточной части острова исчезают плодородные почвы, а за ними — кокосовая пальма, гвоздичное дерево, манго. И вроде Занзибар делается не Занзибаром. Здесь край карста, где не покрытые красноземом известняки создают унылый, дикий ландшафт. Серые глыбы навалены среди колючих кустарников, которые нередко скрывают провалы карстовых воронок и входы в пещеры. Дождей здесь выпадает много, но растительность карстовых плато часто страдает от засухи, поскольку вода не задерживается на поверхности, по трещинам и порам известняка она уходит глубоко под землю.
Раньше в этих безотрадных местах жило много африканцев, так как все плодородные земли были в руках богатых арабов. Революция сделала огромное дело: земля была национализирована и роздана безземельным африканцам. Каждому крестьянину дали по три акра вместе с пальмами и гвоздичными деревьями.
На Пембе, где больше всего гвоздичных плантаций и больше всего было безземельных африканцев, плоды реформы особенно заметны. Забитый сын раба сделался свободным крестьянином. Двадцать пять тысяч акров земли, принадлежавшей феодалам, теперь безвозмездно розданы восьми тысячам бедных семей.
Именно здесь, на Пембе, понимаешь, что значит воздух, пропитанный запахом гвоздики. Пряный аромат преследует всюду, пьянит, одуряет. Из четырех с половиной миллионов гвоздичных деревьев, что растут на двух островах, четыре миллиона — на Пембе. В Пике, в самом центре острова, где плантаций особенно много, я как-то пил воду из источника. Налил стакан, но заговорился с Махмудом Мушини, инспектором плантации. Простоял со стаканом в руках минут десять, а когда поднес его к губам, пил уже не простую воду, а гвоздичный напиток: рядом, на цементной площадке, сушились гвоздичные бутоны.
Как и большинство растений, дающих пряности, гвоздичное дерево на редкость капризно, требовательно к почвам, температуре и влажности. Казалось бы, какая может быть разница между расположенными по соседству островами с одинаковыми геологической историей и климатом? Но дерево это нашло какое-то различие и предпочло Пембу, прижилось на этом острове лучше, чем где бы то ни было в мире. Здесь собирают отличные урожаи по 3–3,5 килограмма сушеной гвоздики с дерева. Дерево выращивают ради гвоздичных бутонов и обрывают их еще не распустившимися. Чуть раскроется бутон, появится красный лепесток — уже не тот аромат, не тот вкус. Но иногда, если крестьяне зазеваются, гвоздичные деревья покрываются сплошным нарядом пурпурных цветов, а в воздухе пахнет персиком. Но это бывает редко.
Плантация начинает плодоносить примерно на шестом-седьмом году после закладки. Дерево живет восемьдесят — девяносто лет и, если его удается уберечь от многочисленных вредителей и болезней, дает бутоны два раза в год. Бутоны обрывают за день-два до того, как должны появиться цветы. Обрывают их вручную, отделяют от цветоножек и сушат примерно неделю. В ясную погоду — на солнце, в пасмурную — в печах. Общий сбор гвоздики на обоих островах из года в год, в зависимости от погоды и успехов борьбы с вредителями, сильно колеблется: от девяти до двадцати четырех тысяч тонн. Но даже в самые плохие годы Занзибар обеспечивает 50–70 процентов мирового экспорта гвоздики.
Это очень, очень много, если учесть, как мало весят высохшие гвоздичные бутоны. То количество гвоздики, которое идет на известные нам цели — приготовление консервов, пряных блюд и масел, используемых зубными врачами, — капля в море. Главная масса ароматных бутонов уплывает с Занзибара на Восток. Там устоявшиеся вкусы, не подверженные капризам моды. В Индонезии гвоздику тысячелетиями подмешивают в сигареты, в Индии добавляют в бетель. Лишить жителей этих стран гвоздики — все равно, что прекратить экспорт табака в Евpoпу. Вот почему в любые, даже самые трудные для экономики этих стран годы Индия и Индонезия импортируют гвоздику. У Занзибара гарантированный рынок.
В Европу продают второсортные бутоны. Из них, а также из гвоздичных цветов и листьев, которые с недавних пор тоже начали экспортировать, извлекают масло. Оно богато эугеном — сырьем для получения ванилина.
На Пембе не борются с засильем гвоздики, которая кормит всю страну. Но на новых землях — ив кооперативах, и на личных полях — шамбах — стараются сажать рис, кукурузу, батат. Стало традицией, что каждый год в апреле учащиеся школ Пембы на месяц оставляют парты и работают на новых полях. Это идет на пользу и стране и учащимся: не дает им забыть, что такое труд.
ЗАМБИЙСКИЕ САФАРИ
Все время, пока мы из Южной Танзании пробирались в Замбию, лил дождь. Он шел не переставая уже восемь недель. Иногда это был ливень, иногда — морось. Небо шестьдесят дней было покрыто тучами, и надеяться на солнце, которое хоть немного подсушило бы землю и помогло людям, застрявшим с машинами посреди пути, не приходилось.
По обеим сторонам набухшей, скользкой, покрытой ползучей жижей дороги, которая на замбийских картах именуется Великой Северной магистралью, образовалось нечто вроде болота. Дорога получила такое название потому, что имеет огромное значение для замбийской экономики. В тот памятный для Центральной Африки катастрофическими дождями март 1968 года эта дорога была для Замбии главной артерией, связывавшей страну с независимой Африкой, с внешним миром. Строители лишь начинали сооружение нефтепровода, по которому сейчас из Дар-эс-Салама в Замбию поступает топливо. Бензин, мазут, соляр — все, на чем работают замбийская промышленность и транспорт, тогда перевозили сюда из Танзании огромные нефтевозы с прицепами.
И вот теперь эти грузы застряли посреди дороги, которая практически стала непроходимой. Уже в Замбии, у деревеньки Наконде, после того как тяжеловозы уж который раз вытащили завязшую «Волгу», я решил больше не рисковать и дождаться улучшения погоды. По соседству со мной застряли три нефтевоза.
Время от времени навстречу из Замбии мимо нас «проплывали» прикрытые брезентом грузовики. Некоторые водители говорили, что впереди нам еще придется преодолеть двести с лишним километров воды. Реки Лукула и Чамбеши вышли из берегов и разлились настолько, что порою дорогу просто нельзя найти.
Из-под брезента, покрывающего кузовы, поблескивают медные бруски. Значит, встречные грузовики идут из Коппербелта — знаменитого Медного пояса Замбии. Медь — альфа и омега замбийской экономики. Застрянет она на этих дорогах, не попадет в Дар-эс-Саламский порт, значит, застрянут в иностранных банках деньги, которые за нее заплачены и на которые стране надо жить.