Когда я поинтересовался, как туда добраться, чиновник полуиронически, полупонимающе посмотрел на меня.
— Бангвеулу открыл Ливингстон, который дошел до него пешком. Ехать туда на машине даже в голову еще никому не приходило. Думаю, что имя того, кто проникнет в эти деревни на машине, будет стоять рядом с именем Ливингстона. Но сейчас есть и другая трудность. В обычную пору до Бангвеулу можно доехать по дороге, вплотную подходящей к болотам Тупембе. Но сейчас и эта дорога безнадежно размыта. Были даже несчастные случаи. Поскольку на въезд в этот район нужно разрешение от штаб-квартиры комиссара, то у вас даже не будет возможности рисковать: я разрешения не дам.
— А если я попробую добраться туда на вертолете?
— Ну, если у вас есть вертолет, то другое дело. Я напишу вам рекомендательное письмо к знакомому пастору. На берегу Бангвеулу, в поселке Санта-Мария, есть миссия. Она ближе всего расположена к интересующим вас деревням, а ее служители наверняка знают кое-что о местных кузнецах. Желаю удачи…
Но вертолета у меня не было. Теперь «успех экспедиции» зависел от того, собирается ли Пэт лететь на Бангвеулу и если да, то согласится ли он высадить меня в Санта-Марии. Судя по карте, служители миссии жили отшельниками. Даже пунктиры тропок проходили на расстоянии двадцати — тридцати километров от их обители.
— Как дела, Пэт? — как ни в чем не бывало, спросил я у возвратившегося от начальства борца с саранчой.
— Все о’кэй. После обеда полетим.
— А куда?
— Назад, на Мверу. Оттуда завтра заброшу тебя к Стэну.
— А как насчет Бангвеулу?
— Покончу с Мверу, полечу туда. Работы на Бангвеулу много, там придется проторчать дней десять.
Значит, мои дела были не так уж плохи. В принципе Пэту надо было лететь на Бангвеулу. Теперь главное заключалось в том, чтобы уговорить его, прежде чем кончать работу на Мверу, совершить хотя бы рекогносцировочный полет над болотами у Бангвеулу. Выслушав меня, Пэт иронически изрек:
— Уж не думаешь ли ты отнять у меня лавры первенства и открыть чимпекве? За все четыре года ни разу не видел человека, который бы по собственной инициативе хотел ехать в эти адские места.
— Чимпекве я оставлю тебе. А мне надо добраться до деревни, где африканцы плавят железо и где стоят домны, которые были построены гораздо раньше, чем возник твой Бирмингем.
Пэт был из тех парней, кто мог понять меня, любил Африку, видел в ней не просто место, где можно to make money («делать деньги»). Его мечтой был чимпекве, моей — железо. И он понял меня. Когда я сказал, что хотел бы попасть в Санта-Марию, Пэт окончательно оживился.
— Тамошние святые отцы делают отличное жаркое из водяного козла, — объяснил он. — Но за бензин будешь платить ты.
Вертолет — неоценимая штука в условиях африканского бездорожья, несудоходных рек и редких аэродромов. В будущем, наверное, вертолет станет таким же обычным предметом нашего быта, как и автомобиль. Вот тогда и начнется новая эпоха великих открытий в Африке.
Дороги на Бангвеулу вряд ли скоро появятся, потому что понять, где здесь кончается вода и начинается суша, невозможно. Мы летим очень низко, так что от поднимаемого винтом ветра колышатся заросли тростника и папируса, скрывающие воду. Заслышав нас, рыбаки в утлых лодках-долбленках начинают судорожно работать шестами и прячутся в заросли.
— Они бегут от тени, — прямо в ухо кричит мне Пэт. — У местных жителей есть поверье: если тень плохого человека или животного упадет на них, случится несчастье. А поскольку наша грохочущая непонятная им машина вполне может сойти за «плохую птицу» или «вредного духа», то его боятся пуще всего.
Рыбаки, действительно, направлялись всегда в ту сторону, где не могла промелькнуть «плохая тень».
В более глубоких местах водную гладь скрывали не тростник и папирусы, а листья кувшинок и лилий. Пэт поднял машину выше, и внизу открылось поистине феерическое зрелище: идеальная равнина ослепительно блестела глянцем влажных листьев. Открытая вода почти черного цвета виднелась лишь в самой середине озера Бангвеулу, между длинным островом Кавана и круглым — Чиши.
Переполненное дождевой водой Бангвеулу занимает площадь около пятнадцати тысяч квадратных километров. Это почти Балхаш или Ладожское озеро. Но в сухой сезон Бангвеулу усыхает, сжимается до четырех тысяч квадратных километров, а глубина его падает с пяти-шести метров до метра.
Чем ближе к восточному берегу, тем больше лодок. Много людей бродят по пояс в воде, копаются в тине. Это батва, аборигены Бангвеулу. Они лишь случайные этнографические тезки низкорослых обитателей лесов Рувензори, хотя по укладу жизни батву Бангвеулу можно назвать пигмеями болот. Они не знают ни земледелия, ни скотоводства, живут рыбной ловлей, охотой, сбором кореньев, водяных лилий и слизняков, которые употребляют в пищу.
На берегу залива показываются каменные здания и множество разбросанных вокруг камышовых хижин.
— Вот и Санта-Мария, — говорит Пэт, уверенно снижая вертолет прямо над монастырским двором.
Вкусы Пэта здесь, очевидно, хорошо известны, потому что, еще не успев с ним поздороваться, один из пасторов подозвал к себе повара и отдал распоряжение готовить жаркое. Меня Пэт представил как «русского коммуниста, интересующегося производством оружия», что вызвало некоторое замешательство. Но потом Пэт объяснил, что речь идет о старых копьях, и все успокоились. Отцы с нескрываемым интересом осматривали русского. Настоятель миссии, патер Филипс, пригласил меня к себе в кабинет.
Речь, конечно, сначала заходит о миссионерских делах. Патер Филипс говорит, что при миссии открыты школы, госпиталь, работают кружки, где взрослое население округи может знакомиться с современными методами обработки земли, элементами санитарии, ведением домашнего хозяйства. И в школе, и в кружках обязательно религиозное воспитание. Однако, как честно признает мой собеседник, успехи здесь не велики.
— Африканцы все еще далеки от сути христианского учения, — говорит он. — Они регулярно ходят в церковь, но мы этим не обольщаемся, так как видим, что зачастую их там привлекают чисто внешние моменты: торжественность службы, хоровое пение и т. д. Взрослые идут на воскресную службу, поскольку ходят другие, потому что в церкви можно встретиться со знакомыми и показать им свой новый наряд или узнать новости. Точно так же я и мои сверстники, жившие сорок лет назад в глухой шотландской деревне, ходили за восемнадцать миль на соседнюю железнодорожную станцию, куда два раза в неделю приходил поезд из Глазго. Многие посылают детей в наши школы потому, что только здесь могут дать им образование. Но образом мыслей африканцы вне нашей церкви. Иногда сразу после обедни они поклоняются фетишам, а к заутрене на одну нитку с крестом надевают амулеты. Но это все больше старики. Молодежь вообще не интересуется религией и ходит в церковь лишь для того, чтобы узнать что-то новое.
Филипс представляет мне вошедших в кабинет миссионеров: патер Сэмпсон, патер Грэйс, патер Мутенда. Последний — замбиец, из племени бемба.
Я интересуюсь традиционными религиями местных племен, и Филипс отвечает, что в районе Бангвеулу, как, впрочем, и во всей Замбии, наиболее распространен тотемизм. Шила, чишинга, лунгу и батва верят в какое-то, по его словам, «сверхъестественное кровное родство» между их племенами, с одной стороны, и определенными растениями, животными, явлениями природы — с другой. Так, например, люди одного из кланов племени батва, обитающего в болотах Луканго, считают, что они были слеплены муравьями и появились на свет из муравейника. Поэтому они сделали муравейники и их обитателей своим тотемом, почитают их и ежедневно, перед восходом солнца, приносят в дар муравьям самую большую рыбу, выловленную накануне. С муравьиным тотемом связана и большая часть табу, окружающих жизнь этого клана. Людям запрещено разрушать муравейники, ходить по тропам, пересекающим пути этих насекомых, вступать в брак с представителями племен, имеющих тот же тотем. В пору посвящения в мужчины юноши организуют целые охотничьи экспедиции против животных, наносящих вред муравьям. У десяти других кланов батва Луанги тотемом считается лев, у двух — пчелы. «Батва-пчелы» живут по самой периферии болот, на границе лесной зоны. В их жизни очень большое значение имеет мед — и как пища, и как своеобразный денежный эквивалент, в обмен на который они получают у соседних племен все необходимое.