Ближе всего к Китве-Нкане расположен Чамбиши, где РСТ ведет открытые разработки медной руды. Огромная, километра в полтора диаметром воронка в серой породе ступеньками-террасами спускается вниз. Чтобы вскрыть этот гигантский рудник, потребовалось переместить шестнадцать миллионов кубических ярдов земли и скал, весящих тридцать миллионов тонн. Теперь на дне, а кое-где и на террасах, словно муравьи, ползают экскаваторы. К ним стоят очереди самосвалов, вывозящих руду на обогатительную фабрику.
Главный инженер рудника, средних лет канадец, объясняет нашей делегации:
— Чамбиши — самый молодой рудник Медного пояса. Здесь разведано около тридцати пяти миллионов тонн руды, процент содержания металла в ней очень высок — 3,37. Рудники Медного пояса считаются одним из самых доходных предприятий горнодобывающей промышленности мира. А поскольку в Чамбиши ведутся открытые разработки, не требующие крупных затрат на подземные работы, то здесь себестоимость меди самая низкая во всей Замбии.
В Муфулире, главном руднике РСТ, в ее штаб-квартире делегацию принимал управляющий компанией Д. Стивенсон.
Сидя в высоком кресле-троне под портретом С. Родса, создателя горнорудной империи Южной Африки, авантюриста и проходимца, имя которого сейчас носит Родезия и еще совсем недавно носила Замбия, Стивенсон рассказал советским парламентариям об истории РСТ. Еще каких-нибудь пять лет назад, когда Медный пояс считался неотъемлемой частью «белого Юга», когда туда пускали даже не всякого англичанина, подобная ситуация выглядела бы фантастикой. Но времена меняются, приходится менять тактику и РСТ. Депутаты Верховного Совета — гости парламента независимой Замбии, а из замбийской земли РСТ вот уже который год извлекает сотни миллионов долларов. И поэтому господин Стивенсон — сама любезность и предупредительность.
— «Зеленый камень» — малахит — первый признак месторождений меди, — начинает свой рассказ Д. Стивенсон, указывая на стоящую на его письменном столе зеленую глыбу. — И поскольку местные племена давным-давно применяли его для украшения, меняли у арабов на оружие, а позже продавали европейцам, ни для кого не было секретом, что районы на границе ДРК и Замбии богаты медью. Вот почему, когда в Южной Африке кончился золотой бум, многие старатели решили попытать счастье к северу от Замбии. Один из искателей, бывший тюремщик Уильямс Коллер, прошедший пешком почти тысячу километров и обследовавший огромный район между Булавайо и местами, где мы сейчас находимся, обнаружил в конце 1902 года первые месторождения меди. Он назвал их Бвана Мкубва — «Большой господин».
Обрадованный удачей, У. Коллер решил отдохнуть после долгих дней пути и, разбив лагерь на берегу реки Луаншья, принялся охотиться на антилоп редунка. Преследуя раненое животное, он забрался на гору, почти сплошь сложенную малахитом. На следующее утро он опять пошел на охоту, но, подбираясь к табунку лошадиных антилоп, вновь наткнулся на обнажения зеленоватой породы. Тогда Коллер понял, что набрел на огромный меднорудный район. Новые месторождения Коллер назвал английскими именами животных, преследуя которых он сделал свои открытия: «Рейтбак» и «Роан-Антилоп». Сейчас они слились в единый рудник Луаншья, вытянувшийся вдоль реки того же названия.
— Примерно в то же время были обнаружены фантастические медные богатства Катанги, — продолжает Д. Стивенсон. — Открытие меди в Центральной Африке произвело настоящий переворот на рынке цветных металлов, где раньше господствовала Америка. Начиная с 30-х годов, когда дали продукцию первые крупные рудники, главным поставщиком меди в Европу стал блок Катанга — Медный пояс. РСТ входит в первую пятерку мировых производителей меди. Наши четыре рудника в Медном поясе — Муфулира, Луаншья, Чибулумаиуже виденный вами Чамбиши — дают сорок процентов замбийской меди. С каждым годом производство ее увеличивается. В прошлом году мы впервые начали разрабатывать медь вне Медного пояса, в руднике Копенгва. Там очень богатые руды, не требующие обогащения. К тому же их можно добывать открытым путем.
Когда Д. Стивенсону был задан вопрос, кому принадлежит контрольный пакет акций «Роан селекшн траст», он улыбнулся:
— О, это деликатный вопрос, джентльмены. Исторически компания тесно связана с английским капиталом. Первые пятьдесят тысяч фунтов в развитие рудников вложил инженер Честер Битти, ныне сэр Честер, английский миллионер. Но в последние годы увеличивается участие компании «Америкэн метал клаймекс».
Чтобы заинтересовать держателей акций, привлечь их капитал, мы каждый год публикуем отчет о деятельности компании. В этом году мы получили что-нибудь около трехсот тридцати миллионов фунтов чистого дохода.
— А каковы взаимоотношения между компанией и правительством? Что имеет Замбия от деятельности горнорудных компаний? — интересуется один из депутатов.
Д. Стивенсон на минуту задумывается, подбирая выражения. Но исчерпывающего ответа все равно не получается:
— С тех пор как власть в стране перешла к африканцам, мы были вынуждены увеличить отчисления и налоги с прибылей. Мы также предоставляем правительству займы на дорожное и энергетическое строительство. Однако в таких вопросах, как расширение или свертывание производства металла, его продажной стоимости, мы остаемся полностью самостоятельными, — не без гордости подытожил Д. Стивенсон.
Подобная «автономия», выторгованная Лондоном для своих монополий еще до предоставления Замбии независимости, дорого обходилась молодой республике. По дороге из кабинета Д. Стивенсона на рудник Муфулира я разговорился с сопровождавшим делегацию Сафели Чилеши, пожалуй, единственным в ту пору замбийцем, занимавшим крупный пост в РСТ. Он рассказал, что эта «автономия» позволяет компаниям непосредственно влиять на финансовое положение страны, увеличивая или уменьшая поступления в казну. Достигается это в основном через механизм цен на мировом рынке меди, контролируемом фактически теми же «Англо-америкэн корпорейшн» и «Роан селекшн траст».
Муфулира — не только самый большой рудник РСТ, но и один из крупнейших в мире. Он дает в год примерно сто восемьдесят тысяч тонн руды. Перед входом в рудничное управление установлен своеобразный памятник: на гранитный пьедестал водружен огромный кусок породы — первая тонна руды, добытой на руднике. По обе стороны от памятника построены административные корпуса, из которых вглубь, в преисподнюю шахт, уходят огромные лифты, опускающие под землю сразу по сорок — шестьдесят рабочих.
Натянув непромокаемые комбинезоны и шахтерские каски с фонарями, спускаемся в рудник и мы.
Главный штрек, хорошо освещенный и проветриваемый, даже не похож на обычную шахту. Он прорублен в светлой, похожей на мрамор кварцито-сланцевой породе, которая настолько тверда, что почти не требует креплений. В центре снуют вагонетки, по бокам, по выложенной мелким камнем дорожке, проходят горняки, все больше европейцы.
Мы спускаемся далее вниз, и с каждым шагом воздух делается более горячим и спертым. Стоит свернуть с «мраморного» штрека в боковой, как исчезает яркий свет и лишь где-то в глубине, в пару и пыли, мерцают лампочки на лбах забойщиков. Большинство лежит прямо на земле, в луже воды, отбивая у себя над головой куски руды. У них утомленные, запорошенные пылью лица, по которым струятся капельки пота. Когда делается уж слишком жарко, горняки зачерпывают из лужи воду и обтирают лица.
Струйки воды сочатся со стен, капают с потолка, сливаются на полу, и вскоре приходится идти уже не по дорожке, а по делающейся все глубже сплошной подземной реке. Вода — главный бич рудников замбийского Медного пояса. Каждый день помпы трех рудников РСТ выкачивают из-под земли почти сто пятьдесят миллионов литров воды. Это значит четыре тонны воды на каждую тонну породы! Насосы шумят, их грохот отражается от стены трубы штрека, умножается эхом в забое. И в таком адском, ни на секунду не прекращающемся шуме надо проработать целую смену.