— Разве в Замбии мало своей меди? — удивился я.
— Дед Мстади не делает маски из заводской меди. Он признает только металл, выплавленный в лесу. А его можно найти только в Конго, на землях самбо и на-тембо.
На вопрос, у кого дед научился делать маски, парнишка ответить не смог. Но другой старик, к которому он меня привел, ответил довольно уверенно, что их предки переняли искусство чеканки меди у лунда, «наших родственников из Конго». Когда же я купил у него несколько картин, старик совсем повеселел и разговорился.
Как и все ремесленники-медники, был он из племени бемба, что значит «люди деревьев». Название это, как утверждал мастер, старое, пришедшее из покрытых лесом земель Коло в царство Луба-Лунде, где некогда обитали их предки. Еще тогда медники жили при дворе мвато-ямбо и украшали своими картинами жилища правителей.
Услышанное в Казембе подтверждалось. Очевидно, бемба появились в районе Медного пояса в начале XVIII века. Лассерда, первым из европейцев достигший Луапулы в 1798 году, уже писал о бемба и лунда, как о самостоятельных племенах. Воинственные и подвижные, бемба вскоре создали сильную племенную организацию. Власть их верховного вождя — читимукулу — распространялась на всю территорию между озерами Танганьика, Ньяса, Бангвеулу и Мверу.
Сегодня бемба восемьсот тысяч. Это самая крупная народность Замбии. Их язык — чибемба — это суахили Медного пояса, самый распространенный язык страны.
Когда встречаются люди из племени лози, они не обмениваются рукопожатиями, а немного приседают и, вытянув руки, хлопают друг друга в ладони. Так приветствовали и всех пассажиров самолета, который удушливо жарким безветренным днем привез меня в Монгу, столицу Бароце — страны лози. Хлопок с комиссаром провинции, хлопок с шефом полиции, хлопки с чиновниками и деревенскими вождями. Высокопоставленных встречавших было хоть отбавляй, потому что на самолете в Монгу прибыли несколько замбийских министров и иностранных послов из Лусаки. Все они прилетели на ку-омбоку — одну из наиболее красочных церемоний, сохранившихся до наших дней в Африке. Ку-омбока проводится каждый год, когда верховный вождь лози — литунга — переселяется из своей зимней резиденции в летнюю. Это обставляется очень торжественно.
Внезапно хлопки стихли, толпа встречавших и прибывших расступилась перед огромным черным лимузином, бесшумно выехавшим прямо на взлетную площадку аэродрома. Из машины вышел высокий сморщенный старец в черном костюме и цилиндре. Это был восьмидесятичетырехлетний Леваника III, литунга Бароце, лично приехавший приветствовать именитых гостей из столицы. Минут пять он ходил по аэродрому, выставляя вперед для приветственного хлопка дрожащие ладони. Потом сел в свой американский автомобиль и укатил в город. Проходившие мимо простые люди останавливались и раболепно приседали.
Лози — одно из наиболее колоритных племен Южной Африки, народ с яркой и богатой историей. Сами лози называют себя «луйя» и считают, что произошли от союза бога Ньямбе и женщины. Лет триста тому назад они покинули родные места, расположенные в царстве Мвато-Ямбо, двинулись на юг и, достигнув Замбези, покорили прибрежные племена.
Два раза племена бахуротое и кололо вторгались с юга на их земли, но лози быстро ассимилировали их, перенимая в то же время все рациональное, что было в культуре и традициях пришельцев. Так, от кололо они унаследовали неизвестные им доселе методы скотоводства. На смену матриархату пришло распространенное у южноафриканских племен наследование власти и собственности по отцовской линии. Вся равнина Бароце была покрыта сплошной сетью каналов, по которым воды великой Луамбайи — так здесь называют Замбези — разбегались по засушливым землям Калахари. В 1864 году лози свергли последнего вождя кололо — Мамили — и возвели на престол человека из своего племени — Сипопа. После него правителем стал основоположник нынешней правящей династии Лубоси Леваника I, известный в Бароце под кличкой «сдирателя шкуры с кололо». Он был первым правителем лози, принявшим титул литунги.
Зарождение феодального государства в Бароце совпало по времени с появлением в Центральной Африке Сесиля Родса. Леваника I довольно долго не соглашался на предложения родсовской «Британской компании Южной Африки» о протекторате, но потом сдался. Печальный опыт соседей подсказал ему, что дальнейшее упорство приведет лишь к завоеванию Бароце силой. За свое добровольное подчинение аристократы-лози постарались выторговать у Родса побольше привилегий и уступок: сохранение власти литунги, неприкосновенность земельной собственности, автономию во внутренних делах.
Так подписанный Леваникой I и Родсом договор законсервировал архаические феодальные порядки, затормозил развитие Бароце, отгородил лози от внешнего мира. В пределах Северной Родезии Бароцеленд имел статус «автономного протектората». В независимой Замбии страна лози стала именоваться провинцией Бароце, но власть литунги оставалась неприкосновенной до 1970 года. Бароце жила собственной жизнью. Узкая дорога между Монгу и Лусакой была единственным кровеносным сосудом, который связывал Бароце с остальной страной. Но этот сосуд был слишком тонок. Всякий раз, когда правительство республики пыталось покончить с архаическими привилегиями литунги, из Бароце начинали приходить тревожные вести о волнениях, об усилении сепаратистских настроений. Созвучие названия «Бароцеленд» с тремя другими бывшими протекторатами Англии в Южной Африке — Бечуаналенд, Басутоленд, Свазиленд — не давало покоя феодалам-лози. Кое-кто из них мечтал о выходе из Замбии, о создании «независимого» Бароцеленда. Традиционный статус правителей Бароце, узаконенный составленной в Лондоне Конституцией независимости Замбии, был одной из тех колониальных бомб замедленного действия, которые мешают спокойно жить и развиваться многим африканским странам.
Да и сама ку-омбока, конечно, была для литунги не столько данью традиции, сколько удобным поводом напомнить о себе, поднять свой престиж, принять у себя во дворе знатных гостей из столицы. Министры, сидевшие впереди меня в самолете, летели в Монгу не из любопытства, а по необходимости.
Из-за праздничного оживления местным властям, конечно, было не до меня. До Монгу я доехал на попутной машине, но вышел по незнанию не в новой части города, где была гостиница, а в старом квартале. Больше машин не было видно, так что пришлось тащиться пешком.
Над городом висела тончайшая, как лёсс, пыль. Люди, разморенные жарой, не найдя тени, укладывались отдохнуть тут же, прямо в мягкой горячей пыли. По обе стороны от дороги, связывавшей старую часть города с аэродромом, — рынок, каких ни до, ни после я никогда не видал в Африке.
Он скорее необычен, чем живописен. Это не шумное, яркое торжище, а скопление неопрятных сооружений из соломы да хижин-лавок. В глубине этих сооружений, спасаясь от пекла, дремлют старухи торговки. А их главный товар — огромные мешки с кукурузной мукой и тапиокой — пылится снаружи. Мальчишки-зазывалы со скуки сооружают из муки с помощью мерок недолговечные куличики.
В другом ряду продают табак. Но не рубленое курево и не отдельные листья, а листья, сплетенные вместе с ветками в косички и свернутые в диск-завертуту — большие, по полметра в диаметре, табачные диски. Покупатели обнюхивают их, отщипывают от края, набивают глиняные трубки и, если понравится, начинают торговаться.
Но больше всего шуму там, где мужчины продают рыбу — сушеную, вяленую, копченую, целую или разрезанную на части. Рыбы очень много, но спрос на нее еще больше, потому что рыба — главная пища лози. Понятия «очередь» здесь нет: все толкаются, кричат, отнимают друг у друга уже отобранный товар.
Свежая рыба — редкость. Вдали показались два парня, поднимавшиеся от реки. На плечах у них палки, к которым, словно к коромыслам, были подвешены связки полуживой рыбы. Одна из покупательниц заметила их и бросилась навстречу, за ней побежали и все остальные. Молодухи попроворнее срывают рыбу с палок, и парням-рыбакам доставляет явное удовольствие повозиться с ними. Так и не дойдя до рынка, рыбаки поворачивают обратно к реке, на ходу подсчитывая вырученные монетки.