— Тот, кто долго работал в Рэнде, много не живет. Ты слышал, что такое радиация, парень? Это такие лучи из земли. Их не видно, но от них все болезни. В шахтах, где добывают золото и алмазы, эти лучи всюду. В них радиация в четыре — шесть раз больше, чем может выдержать человек. Смерть там носится в воздухе. Лучи эти прут из каждой кварцевой пылинки, из каждой стекающей с потолка капельки воды.
— И сколько часов в день там работают?
— Меньше, чем надо, не проработаешь. Под землей восемь часов. Потом дадут пожрать кукурузную лепешку с водой и погонят перетаскивать добытую за день руду от рудника к фабрике. На нашем горбу-то ее дешевле таскать, чем возить в вагонетках. За смену надо перекидать две с половиной тонны. А не выполнишь норму — не получишь второй лепешки на ночь.
— А спать где будем, в деревне? — Юноша, задавший этот вопрос, почему-то поднял руку. Очевидно, когда-то учился в школе.
— Да, как же, в деревне, — проворчал «бывалый». — Шесть часов потаскаешь камни, потом пойдешь в пропускник. Там тебя разденут, осмотрят все, куда можно спрятать камешек, чтоб алмаз или золотую крупицу не вынес. Если поцарапался за смену, расковыряют еще больше: не засунул ли что туда. А потом поведут в деревню. Только деревня та за колючей проволокой, а в хижине по две-три сотни человек спят. Выйти только в лавку можно, скокиану купить. А дальше пойдешь — проволока с колючками, баасы с собаками и пулемет на каждом углу. И имя свое забудь, малый. Получишь номер, который повесят на спину. Или просто будут звать Йонг — парень, по-их-нему.
«Бывалый» помолчал, закурил, презрительно обвел глазами притихших парней.
— А девку свою ты здесь оставь, — обратился он к юноше, сидевшему в обнимку с девушкой, еще почти ребенком. — На три года про девок забудь.
Парни загоготали, девчонка вспыхнула и убежала. Потом, наверное, она отговорила юношу подаваться в шибало, потому что в Салиме, уже после того как «Илала» уплыла на юг, я встретил их на базаре. Они ничего не покупали, а лишь ходили среди рядов и жадно смотрели на горы жареной рыбы и кипящие в масле мясные шарики «кус-кус», распространявшие аппетитный аромат.
Небольшие селения вокруг Салимы славятся своими пляжами и отличными отелями на берегу Ньясы. Здесь, в компании трех преклонного возраста американских туристок и десятка гиппопотамов, я дождался Лендровера, по непонятной причине двигавшегося медленнее, чем пароход, и поехал на юг.
Прямой дороги из Салимы на юг Малави нет, и, чтобы попасть туда, следует отклониться на шестьдесят километров к западу. Это меня вполне устраивало, потому что на конце объезда находился Лилонгве — главный город Центрального района Малави и будущая столица всего государства.
На сегодняшний день эта небольшая и бедная страна имеет… три главных города. Официальная столица Малави — небольшой зеленый город Зомба. Его единственная улица, вьющаяся вдоль подножия гор, застроена небольшими зданиями министерств, прячущихся среди буйно цветущих бугенвиллий. Городок чисто административный, население его едва превышает двадцать тысяч человек. Живущие здесь чиновники и специалисты вынуждены ездить в кино или магазины в Лимбе — второй по значению город страны, центр табачной промышленности Малави. Восьмикилометровое шоссе соединило Лимбе с Блантайром — крупнейшим малавийским городом, промышленным, деловым и культурным центром республики. Недавно малавийцы объединили Блантайр и Лимбе в один город и начали интенсивно застраивать связавшее их шоссе. Получился своеобразный модернистский коридор — проложенная среди пустоши современная автострада, вдоль которой выросли здания штаб-квартиры Народного конгресса (правящей партии Малави), радиостанции, суда, гостиниц, посольств и компаний.
Что и говорить, обладание тремя столицами — дело не только неудобное, но и дорогостоящее. Все три города расположены на юге, в то время как остальные районы лишены крупных населенных пунктов. Поэтому правительство считает, что Малави необходима новая столица, причем обязательно в центре страны. Так выбор пал на Лилонгве. Малавийцы убеждены, что создание новой столицы оживит центральные районы и «мертвый Север», вовлечет в экономическое развитие ресурсы озера Ньяса, активизирует межрайонную торговлю. Кроме того, ни в одной из нынешних столиц, расположенных среди гор, нельзя построить современный аэродром. Лилонгве же стоит на равнине, и поэтому там возможно создать авиацентр. А это улучшит транспортные связи Малави.
Но денег на строительство новой столицы в малавий-ской казне нет. Большую часть необходимой суммы дала ЮАР, дело идет к тому, что из южноафриканских источников будут получены и остальные средства, необходимые для строительства Лилонгве. И ни для кого не секрет, что это не подарок. «Монополия» на строительство столицы повлечет за собой еще большее проникновение компаний ЮАР в экономику Малави, усилит политическое влияние «белого юга» в этой африканской республике.
Сегодня в Лилонгве еще почти ничто не говорит о том, что со временем здесь вырастет большой город. Несколько стареньких бульдозеров с южноафриканскими номерами копают котлованы, несколько белых геодезистов, расставив в пыли пустошей треноги теодолитов, прокладывают направление будущих улиц. В остальном же Лилонгве — обычный городок, живущий тихой провинциальной жизнью.
В этнографическом отношении, я бы сказал, долина Лилонгве не имеет своего лица. Лет сорок назад здесь были созданы крупные табачные плантации, на которые съезжаются рабочие со всех концов страны. Поэтому краали ангони чередуются здесь с застроенными прямоугольными строениями хуторами яо, а конусообразные хижины чева стоят рядом с домами на сваях, принадлежащими ньянджа.
Ньянджа — это народность, заселившая всю южную часть Малави. Они отличные земледельцы и деятельные торговцы. Чем дальше на юг, тем больше свайных домов за заборами, на которых для продажи вывешены грозди бананов, кукурузы, связки вяленой рыбы. Здесь, подальше от городов, продукты намного дешевле, и поэтому многие водители-африканцы, проезжая мимо, предпочитают покупать съестное «на заборе».
На заборах же вывешивают на продажу круглые циновки с ярким, расположенным по спирали орнаментом. Циновки огромные, по три-четыре метра в диаметре. Продавцов не видно. Но стоит заскрипеть тормозам машины, как из хижин появляются толпы детей и женщин, наперебой расхваливающих товар. Цену обычно ire называют, а спрашивают: «Сколько дадите, баас?» Сколько скажешь, за столько и продают. Деньги — редкость, а труд и время здесь ценят дешево.
Смеркалось, когда я проскочил пустынную, словно вымершую, Зомбу. Вид у города совсем не столичный. Но если столица переедет в Лилонгве, Зомба, наверное, оживится. В нынешних правительственных зданиях малавийцы намереваются создать университет. Уж кто-кто, а студенты не будут сидеть по вечерам дома.
В Блантайре, да и вообще в Южной Малави, я бывал и раньше. И каждый раз, когда я путешествовал по этой части страны, мне приходила в голову мысль о том, что точности ради Ньясаленд следовало бы называть в прошлом не английской, а шотландской колонией. Шотландские миссионеры первыми после португальцев появились на нагорьях Ньясы и в 1876 году заложили Блантайр, назвав его в честь шотландской деревушки, родины шотландца Давида Ливингстона. Сейчас эта миссия разрослась. Ее огромные, из темно-красного кирпича строения занимают два блантайрских квартала, а филиалы разбросаны по всей стране. Шотландская церковь держит в руках все малавийские школы.
Шотландские предприниматели и фабриканты первыми оценили плодородные малавийские земли и побудили своих знакомых и родственников из Глазго — директоров «Сентрал Эфрика компани», «А. Л. Брюс траст», «Эфрикэн лейке корпорейшн» — перевести в Ньясаленд первые тысячи фунтов капиталовложений. Сегодня этим шотландским компаниям и церкви принадлежат около пятисот тысяч гектаров самой плодородной малавийской земли — к югу от Блантайра и в предгорьях Мландже. Между их огромными земельными наделами фермы поменьше. У въезда на фермы прибиты таблички, на которых, как правило, шотландские фамилии: Клайд, Брюс, Якобс.