Но на этот раз Серове провожал нас коротким, но сильным дождем. Влага, мгновенно испаряясь с раскаленной поверхности земли, сделала воздух душным и вязким. Испарение было таким интенсивным, что видимость резко сократилась. Чтобы не врезаться в стадо, мы с полчаса простояли неподалеку от Серове, ожидая, пока воздух очистится от «мокрого дыма» — мадугизо. Так бамангвато называют это частое в их крае явление природы.
Вот уже несколько часов крохотный самолетик, принадлежащий местной компании «Ботсвана эйруэйз», летит из Серове на запад. Летит низко, так что хорошо видны перевеваемые ветром дюны, каменные россыпи, безводные русла рек и песчаные смерчи, поднимающиеся над выжженной землей. Такова пустыня Калахари. В самом ее центре, почти у границы с Намибией, расположен единственный город ботсванской части Калахари — Ганзи. Там мы пересаживаемся на лендровер и уже без всяких дорог, прямо по Калахари, отправляемся искать бушменов — племя-загадку, как называют их этнографы.
Два или три раза мимо нас бешеным галопом промчалось стадо жираф. Затем в том же направлении проскакали антилопы гну.
— Там омурамба — сухое русло, — въезжая на очередную дюну, объясняет нам шофер Мутуни.
Озера и болота высохли начисто, в реках воды тоже вроде бы нет. Однако у многих водотоков Калахари существует «подводное течение». Животные знают эти места и, разрывая копытами дно, добывают там солоноватую влагу. Слоны же пробивают растрескавшуюся корку ила хоботом, с помощью которого, словно насосом, выкачивают воду из подземного водоносного слоя.
Сорокаградусная жара, отсутствие воды, вечная засуха — вот что делает Калахари непригодной для жизни человека, вот что заставляет живущих по ее периферии банту всегда прибавлять к названию «Калахари» эпитет «кхофу» (страшная). А само название «Калахари» произошло от бечуанского слова «карри-карри» — «мучимая жаждой». Огромный бессточный бассейн, равный по территории двум Фракциям, Калахари не имеет ни одного постоянного водотока. Раскаленный, пыльный, сухой воздух почти неподвижен. Монотонное однообразие выгоревшей равнины с редкими ксерофитными травами и песчаными дюнами тяжело действует на психику человека, вызывая у него ощущение одиночества и потерянности. И только бушмены — эти подлинные дети природы — чувствуют себя в «страшной Калахари» как дома.
Мы набрели на селение бушменов через три дня скитания между дюнами, после бесчисленных остановок и толкания увязшего в песке Лендровера. Селением, правда, стоянку бушменов можно назвать с большой натяжкой, поскольку, кочуя по пустыне в поисках пищи и преследуя диких животных, бушмены не задерживаются на одном месте и не строят себе жилья. Там, где их застанет ночь, бушмены роют неглубокую яму, обносят ее с наветренной стороны сплетенным из травы забором-щитом, предохраняющим от песка, и укладываются туда спать по нескольку человек. Обычно они устраивают ночлег в зарослях кустарников, за что и получили свое название «кустарниковых людей» («буш» — в переводе с английского куст, «мен» — человек).
Бушменами называют целую группу близких племен, обладающих общими антропологическими признаками и этнической близостью. Сами бушмены не употребляют, а зачастую попросту и не знают этого названия. На заданный мною через переводчика вопрос: «Вы бушмены?» — старейшина гордо ответил: «Нет, мы кунг». Это самое большое бушменское племя, населяющее почти всю западную часть Ботсваны и пограничные с ней районы Намибии. На севере, в районе Окаванго и Овамболенда, живут многочисленные бушменские племена группы хейкум, испытавшие на себе сильное влияние банту. В наиболее труднодоступных песках центральной Калахари обитает почти не исследованное племя ауэн, а немного южнее — нарон, славящиеся как мастера изготовления ритуальных нарядов.
Думаю, что под этим списком рано подводить черту. Несмотря на обилие на Западе литературы о бушменах, этот народ до сих пор остается одним из наименее изученных в Африке; в некоторые районы Калахари, где охотятся бушмены, до сих пор не проникал белый человек. Во время моего пребывания в Ботсване в печати сообщалось, что геологическая партия, работавшая вдоль границ с Намибией, натолкнулась там на неизвестную властям группу бушменов, говорящих на отличном от других племен диалекте.
Кстати, язык — это первое, что поразило меня при знакомстве с бушменами. Увидев редкого в этих местах белого, бушмены сперва испугались и попрятались в свои песчаные укрытия. Но вскоре из-за кустов вылезли мальчишки, которые, как видно, обсуждая мой вид, обменивались необычными, не похожими ни на что, щелкающими и свистящими звуками. Затем появились мужчины. Получив по пачке сигарет, они уверовали в нашу доброжелательность и степенно расселись вокруг машины. С помощью Мутуни завязалась беседа.
Ее нужно слышать, но нельзя записать. Совершенно невозможно передать своеобразие звуков, издаваемых бушменами. Они цокают языком и свистят, прищелкивают и хрипят, причем зачастую такой разговор происходит с закрытым ртом. Многие звуки бушменского языка произносятся только горлом с участием мышц живота и груди. И пока идет эта загадочная для меня беседа, пока мужчины расспрашивают, зачем приехали к ним гости, а Мутуни терпеливо выясняет интересующие меня подробности бушменского быта, я разглядываю наших хозяев.
Бушмены — низкорослый народ, однако сложены они пропорционально. А вот какого цвета у них кожа, сразу определить трудно. В Калахари тратить воду на мытье — непозволительная роскошь, и поэтому «естественные наслоения» мешают выяснить этот вопрос. Точно только то, что бушмены гораздо светлее пигмеев и своих соседей-банту и что они имеют кожу желтоватого оттенка, свойственную жителям Южной Азии. Об Азии напоминает и строение лица охотников Калахари: широкие скулы, монголоидный разрез глаз, немного припухшие веки, чахлые бородки у стариков.
Облик молодых бушменок преисполнен обаяния. Известный датский этнограф Йенс Бьерре в своей книге «Затерянный мир Калахари» пишет, что, повидав много африканских племен на всем континенте, он не встречал никого красивее девушек-бушменок. «У них отсутствуют крупные, как у негров, черты лица, а женственность подчеркивается стройностью ног и нежностью рук превосходной формы, — пишет Й. Бьерре. — Красивую шею сплошь и рядом венчает очень привлекательная головка, напоминающая по форме сердце, и эта физическая привлекательность еще больше выигрывает от обычной для них милой проказливости».
Мне остается лишь присоединиться к словам датского этнографа. Но все это справедливо лишь для молодых бушменок. А женщины? Я не писал о них до сих пор, потому что еще до нашего приезда все матери, подвязав детей кожаными ремнями к спине, ушли в пустыню: где-то неподалеку села стая саранчи (это любимое лакомство бушменов), и женщины поспешили на промысел. Вернулись они лишь к обеду, радостные и возбужденные, наперебой рассказывая мужьям о своих приключениях и показывая им кожаные мешки, набитые саранчой.
Как не похожи взрослые бушменки на своих очаровательных юных соплеменниц! У них чрезмерно развиты бедра и ягодицы — гораздо в большей степени, чем у женщин других африканских племен. В результате ненормального питания живот у бушменок постоянно раздут. Поэтому многие бушменские племена, стремясь выделить пользующихся у них особым уважением беременных женщин, обмазывают их золой или охрой. Быстро стареют и бушменские мужчины: к тридцати пяти годам их тела покрываются глубокими морщинами, кожа обвисает.