Малко и Лукресия наблюдали за происходящим из бокового нефа. Боливийку явно забавляла эта их вылазка. Она ни разу ни о чем не спросила Малко. Колакото, жилой район столицы, находился довольно далеко от отеля. Нижняя часть города представляла собой узкое и извилистое ущелье между отвесными стенами скал, напоминая Беверли Хиллз. Это было дно расширяющейся долины. Колакото начиналось сразу за мостом через реку Ла-Пас; чтобы его построить, пришлось отвоевывать место у скалистых берегов. Виллы, окруженные высокими заборами-стенами, тянулись вдоль широкой улицы до самой церкви Сан-Мигеля, футуристского строения из бетона, стоящего на самом краю столицы.
Часть город", называемая Флоридой, где скончался Клаус Хейнкель, располагалась справа от Колакото и состояла из десятка кварталов.
За ними город кончался.
Священник повернулся и направился в центральный проход, размахивая кропилом. Он торжественно взмахнул им и окропил гроб святой водой, творя молитву. Тем, кто хорошо знал Клауса Хейнкеля, должно было казаться удивительным, что святая вода не вскипает от прикосновения к этому гробу...
Малко спросил шепотом Лукресию:
– Вы знаете, кто эти люди? Она ответила, почти не шевеля губами:
Это все – бывшие нацисты. Краснолицый толстяк – это Зепп, владелец ресторана «Дайкири», приятель Клауса Хейнкеля. Остальные – члены «Аутомобиль-Клуба». Здесь все в сборе. Даже дон Федерико приехал.
– А кто этот дон Федерико?
– Дон Федерико Штурм, вот тот высокий, у самого гроба. Один из главарей нацистского землячества в Южной Америке. Бывший полковник СС. Живет возле озера Титикака. Разбогател в Боливии, очень влиятелен. Говорят, он был лично знаком с Мартином Борманом и даже прятал его у себя. Но мало ли что болтают...
Пока Лукресия говорила все это взволнованным шепотом, Малко разглядывал собравшихся. Под маской набожного траура пряталось что-то другое, чего он не мог пока разгадать. Он вглядывался в дона Федерико. Красивый мужчина, держится прямо, одет в безукоризненный темный костюм, напоминающий покроем военную форму. Почувствовав, что за ним наблюдают, немец медленно повернул голову, и Малко встретился с холодным взглядом его очень светлых глаз. Ему почему-то стало не по себе. Губы дона Федерико чуть скривились, и он вернулся в прежнюю позу, скрестив руки на груди.
Внезапно Малко понял то, что его во всем этом смущало: эти люди чему-то радовались!
Он еще раз обвел взглядом их лица, одно за другим. Время от времени на каждом из них мелькало удовлетворение или даже едва сдерживаемая улыбка. Порой это был веселый огонек во взгляде, тень улыбки. Впечатление было такое, что все они кого-то ловко разыгрывали. Но кого? Ведь вот он, перед ними, массивный мрачный гроб. В нем – покойник. И покойник этот – Клаус Хейнкель, человек из их компании.
Ощущение сомнения, испытанное им в кабинете Джека Кэмбелла, все усиливалось. Во внезапной смерти Клауса Хейнкеля было что-то странное. И эту загадку Малко хотел разгадать прежде, чем улетит из Боливии.
Церемония подходила к концу. Малко потянул Лукресию за руку. В проходе он вдруг увидел маленького человека, стоящего в стороне от других; у него были индейские черты лица, горе его казалось искренним. Тщедушный и изможденный, он как будто стыдился, что пришел сюда. Он явно не был немцем. У самого выхода из церкви Малко заметил какого-то верзилу, стоящего в тени за колонной.
Этот человек также не был похож на немца. Смуглый, с круглой головой на широких плечах, с болтающимися обезьяньими руками, он напоминал откормленного и жестокого зверя. Малко заметил, как оттопыривался его плохо скроенный пиджак, человек этот явно был вооружен. Когда Лукресия проходила мимо него, он внимательно посмотрел на нее, скользнув взглядом по ее ногам.
Девушка сердито усмехнулась, причем зубы ее сверкнули отнюдь не миролюбиво.
Когда они оказались на паперти, Малко спросил:
– А что это за горилла у колонны?
Лукресия с отвращением ответила:
– Майор Уго Гомес. Шеф тайной полиции. Убийца и садист. Он снял виллу в городе и там пытает свои жертвы, да так, что полиции иногда приходится перекрывать движение, чтобы люди не слышали криков истязаемых...
Судя по всему, Клаусу Хейнкелю неплохо жилось в этой стране.
– Вы с ним знакомы?
Девушка опять скривила рот, на лице ее отразилась ненависть.
– Я входила в оппозиционную группировку. Нас арестовали люди Гомеса, и он меня допрашивал лично. Он пытался изнасиловать меня.
Голос ее дрожал.
– Он воображает, что он «мачо», настоящий мужчина, – продолжала она. – Потому что насилует девушек и по пятницам развлекается со шлюхами из «Маракаибо»... Я видела, как он пытал одного юношу: он зажал ему проволокой яички и скручивал их, пока несчастный не потерял сознание. А вся вина юноши была в том, что он писал на стенах домов антиправительственные лозунги...
Нежная Лукресия так и кипела от ненависти. Малко вернулся к своим мыслям:
– Что тут делал этот изверг? Такому вроде бы не место рядом с кропильницей.
– Он покровительствовал Клаусу Хейнкелю. В Ла-Пасе ничто не делается без его ведома. Надеюсь, что настанет день, когда его кто-нибудь укокошит, – сказала она с убеждением.
Девушка повернулась к Малко.
– Теперь пойдем в отель за документами?
Малко задумался. Он долгим взглядом посмотрел в глаза боливийки.
– Мы не поедем в отель, – сказал он. – Я хочу попросить вас об одном одолжении.
– Каком?
По тому, как она насторожилась, он понял, что она не доверяет ему.
– Мне кажется, в смерти Клауса Хейнкеля есть что-то странное. Хотелось бы выяснить, что именно...
Лукресия смотрела на него, нахмурив брови, пытаясь понять, не шутит ли он. Потом взгляд ее подобрел, и она улыбнулась, сверкнув ослепительными зубами.
– Если это может навредить собаке Гомесу, я согласна. Что ты собираешься делать?
Она обратилась к нему на «ты» и сама этому удивилась.
Засмеявшись, сказала:
– Раз мы будем дружить, я буду говорить тебе «ты». Так я разговариваю с теми, кто мне по душе. И ты тоже должен говорить мне «ты».
– А Джек Кэмбелл тебе не помешает? – спросил Малко, чувствуя неловкость (он редко с кем говорил на «ты»). – Я имею в виду твою работу.
Она снисходительно покачала головой.
– Моя работа! Я зарабатываю тысячу триста песо в месяц. Еле хватает на сигареты. Я работаю, чтобы не сойти с ума от скуки. А Джек Кэмбелл, плевать я на него хотела! Он как-то попытался поцеловать меня, так меня чуть не вырвало от вони из его рта...
Малко улыбнулся. Его забавлял бойкий язычок его неожиданной союзницы. Но он не торопился вовлекать ее в свою авантюру.
– Это может оказаться опасным, – сказал он. Лукресия, пожав плечами, обожгла его взглядом.
– Ты будешь моим «мачо»... Ты защитишь меня. Пойдем.
Их окружили выходящие из церкви немцы, с постными лицами, но по-прежнему тайно чему-то радующиеся. Тот, кого Лукресия назвала доном Федерико, бросил пронзительный взгляд на Малко, чей цвет волос и европейская внешность явно заинтриговали его. Малко сейчас чувствовал себя лучше: всего лишь три тысячи метров над уровнем моря. Почти побережье! Хоть в теннис играй. Но им предстояло подняться в центр города, на три тысячи семьсот метров, где каждое усилие, казалось, прибавляло ему возраста.
Он думал: какая сейчас физиономия у Джека Кэмбелла, не дождавшегося ни документов, ни своей секретарши.
Глава 4
От нестерпимого зловония Малко даже остановился. Можно было подумать, что по лестнице, ведущей в редакцию газеты «Пресенсиа», прошел полк пьяниц, облевав каждую ступеньку. Здание самой значительной ежедневной газеты Ла-Паса было невзрачным. Даже если отвлечься от запаха. Редакция находилась на третьем этаже. Лукресия, зажав нос, мужественно ринулась вперед.
Дверь редакции была открыта. Вахтер-индеец с тупым лицом спросил, что им нужно.
– Поговорить с Эстебаном Барригой, – ответил Малко.
Вахтер показал на открытую дверь кабинета, размером со шкафчик для метлы...