– Что случилось?
Он молча протянул ей газету.
Она побледнела.
– Его убили?
Именно так и считал Малко. Он вспомнил, как маленький журналист, позеленев от ужаса, хватался за его рукав. Малко никому ничего не сказал, и все-таки Эстебан Баррига был мертв. Кто-то с трогательной заботливостью оберегал последний сон Клауса Хейнкеля.
Если он действительно спал последним сном.
Было странно здесь, посреди Анд, оказаться в баварской таверне. Малко в задумчивости остановился перед большой вывеской ресторана «Лес Эскудос», которая гласила: «Прозит» («Ваше здоровье»). Огромный подвальный зал выглядел особенно зловеще из-за уходящего ввысь потолка, желтоватых стен, испещренных надписями на немецком и испанском языках, массивных, неудобных столов и стульев, светильников из кованого железа. Здесь можно было попробовать лучшие в Ла-Пасе немецкие колбасы или мясо «по-аргентински», которое подавали официантки в черных колготках и мини-юбочках.
В этот вечер в зале «Лес Эскудос» было почти пусто. Только в углу два хиппи в пончо ели руками сосиски.
И тем не менее, это был один из самых модных ресторанов в Ла-Пасе. Находился он в верхней части Прадо, напротив Комиболя, и говорили здесь в основном по-немецки. После той встречи в «Копакабане» Малко и Лукресия больше не заговаривали о смерти Эстебана Барриги. Но эта очередная загадка постоянно занимала мысли Малко. Лукресии с ним решительно не везло. Вот и в этот вечер она опять постаралась выглядеть как можно красивее.
Наряд для жертвы.
Увы, то, о чем Малко собирался ее просить, имело лишь самое отдаленное отношение к «буре страстей».
– Лукресия...
Она взглянула на него, глаза ее заранее светились радостной готовностью на все. Выглядела она потрясающе: подведенные черным огромные глаза, полуоткрытые губы, распущенные по плечам волосы. Малко подумал, что господь его накажет когда-нибудь за то, что он упускает такие возможности.
– О чем ты думаешь? – спросила она.
У нее самой этого можно было не спрашивать.
– Мне нужна твоя помощь.
В громадных черных глазах мелькнула тень разочарования, лицо словно застыло.
– Что ты хочешь?
– Пойти на немецкое кладбище. Этой ночью.
Она вздрогнула.
– На кладбище? Зачем?
Взгляд золотистых глаз Малко был устремлен куда-то вдаль.
– Я хочу своими глазами увидеть труп Клауса Хейнкеля.
Прежде чем ответить, юная боливийка глубоко затянулась своей сигаретой.
– Понимаю. Но мне нужно найти надежных людей. Помочь может только Хосефа.
– Пойдем к ней, – предложил Малко.
Лукресия покачала головой.
– Нет. Я пойду одна, а ты будешь ждать у меня дома. Порывшись в сумочке, она протянула ему ключ.
– Дом 4365. На втором этаже. На двери есть фамилия. Ты ни с кем не встретишься, отец уехал на выходные дни в Кочабамбу. Я приду туда.
Малко взял ключ. Все-таки Лукресия – необыкновенная девушка. Прежде чем подняться из-за стола, он спросил:
– Почему ты это делаешь? Ты со мной едва знакома.
Она игриво улыбнулась:
– А ты догадайся!
Услышав, как повернулся ключ в замочной скважине, Малко вздрогнул. Но это была Лукресия, у которой, должно быть, был второй ключ. Он предавался мечтаниям, слушая пластинку с записью игры на индейской флейте, «кене». В доме царила тишина. Мебели в той комнате, где он сидел, было немного: очень широкий диван, низкие столики, радиола. Низкий потолок.
– Все в порядке, – сказала Лукресия. – Через три часа встречаемся с ними на кладбище.
Малко не стал уточнять, кто были эти «они». Лукресия положила сумочку и пристально смотрела на него. Он снова увидел в ее глазах то же выражение, что и в ресторане, – взгляд напряженный, и в то же время словно пустой. Он внимательно рассматривал ее. Нос у нее был немного длинноват, но это даже придавало ей индивидуальности. Рот резко очерчен, четкий рисунок губ. Она, Должно быть, никогда не пользовалась губной помадой.
Кожа лица была светлой, а глаза очень темными.
Взгляд Малко спустился ниже, задержавшись на бедрах и ногах. Бедра Лукресии были в его вкусе, широкие, образующие талию, как у гитары.
– О чем ты думаешь?
Голос у нее был грудной, резковатый.
– Ты красивая, – тихо сказал Малко.
– Ненавижу лицемеров, – медленно проговорила Лукресия. – Ты лжешь. Просто ты хочешь...
Малко улыбнулся:
– Что хочу?
Поднявшись, он подошел к ней и обнял.
Губы ее, сначала холодные, постепенно становились все горячее, словно расцветая. Лукресия обвила рукой его голову, чтобы целовать покрепче. Их зубы столкнулись.
Не прерывая поцелуя и обняв Лукресию за талию, Малко увлек ее к дивану. Они медленно, боком, опустились на него. Прикосновение молодого женского тела разожгло Малко. Он чувствовал, как в нем поднимается желание, мощное и неукротимое. В мыслях он уже представлял, как овладевает ею. Лукресия угадала его мысли, высвободила одну руку и положила ее на Малко, словно желая проверить его реакцию.
Затем, прервав поцелуй, она взяла его двумя руками за голову и необычайно серьезно посмотрела ему в глаза.
– Я обидела тебя, – тихо сказала она. – Прости. Я тоже хочу любить тебя. Но я испытываю такое отвращение ко всем этим «мачо», которые обращаются с женщинами как с животными, даже не спрашивая, чего они хотят.
– Ты не любишь мужчин своей страны?
Она презрительно улыбнулась.
– Как только они кончают свои ласки, тут же бегут к приятелям рассказывать, какова ты в постели. Меня тошнит от этого!
Она сняла туфли и с насмешкой глянула на Малко.
– Ты никогда не занимался любовью с «чулой»?
Малко не знал, что отвечать... Он слышал, что «чулы» никогда не раздеваются.
– Что ты имеешь в виду?
– Увидишь.
Встав с дивана, она стянула с себя всю одежду, оставшись в трусиках и черном лифчике. Кожа ее была очень белой, ноги и руки покрыты темным пушком. Затем она вернулась к дивану. Медленно, в ритме звуков индейской флейты, раздела Малко.
Он расстегнул ей лифчик. Она вздрогнула, потом легла вытянувшись в струнку и плотно сжав ноги. У нее был очень красивый, слегка выпуклый живот, груди были хоть и маленькие, но круглые и твердые. Малко положил руки ей на бедро, и она тотчас прильнула к нему в страстном поцелуе.
Одно грубое желание овладело им: немедленно овладеть ею. Но какое-то смутное беспокойство портило все удовольствие. Он уже задыхался из-за нехватки кислорода. Удастся ли ему справиться с этой страстной кобылицей?
В тот самый момент, когда он хотел овладеть ею, Лукресия, сжав ноги, остановила его.
– Подожди. Не сразу.
А ведь он чувствовал, как под его животом вздрагивает ее живот. Но она высвободилась и, протянув руку, схватила какую-то продолговатую серебряную коробочку. Открыла ее, взяла щепотку какого-то порошка и поднесла к носу.
Резко вдохнув его, она снова улеглась.
– Хочешь попробовать? – спросила она.
– А что это?
Она засмеялась:
– Это «пичиката»! Попробуй.
Она протянула ему серебряную коробочку. Увидев белый и блестящий порошок, Малко тут же все понял.
– Но ведь это кокаин!
– Мне больше нравится называть это «пичиката». Знаешь, это очень приятная штука. Словно ты уплываешь куда-то далеко-далеко, и тебя наполняет теплота.
– И часто ты принимаешь это? – с ужасом спросил Малко.
– Все время, – просто ответила Лукресия. – Здесь все так делают. Ты знаешь, что в Боливии производится 90% всего кокаина? Все индейцы Альтиплано жуют листья коки с утра до вечера.
– И это не преследуется законом?
Молодая боливийка с горечью рассмеялась.
– Наш песо, это, наверное, единственная валюта в мире, которая обеспечивается торговлей кокаином. Наши правители набили им свои закрома, и когда им нужны деньги, продают кокаин.
– Кому?