Остаток ночи провели без сна. Утром в темницу спустились стражники. На носилках они несли Вадима. Тот был без сознания. Я заметила порезы на его руках и ужаснулась.
– Что с ним делали?! – спросила я. – Думала, он в целости и сохранности! Почему на нем порезы?
Неизменные лучники, на этот раз в количестве пяти человек, спустились вниз за носилками. Они встали в ряд. Можно было и не надеяться отразить атаку сразу пяти стрел. Мы без лишних слов сели вдоль стен. Вадима внесли внутрь и оставили на носилках.
– Ты, – сказал один из стражников, указывая на Пешехонова, – идешь с нами. И без глупостей!
Леша безропотно последовал за ними. Перед уходом тот же стражник добавил, кивая головой на Вадима:
– Ему пускали кровь в надежде на то, что это поможет. Но, как видите, это ничего не изменило. Возможно, пора смириться и проститься с ним.
Я кинулась к Лёше и обняла его. Меня никто не остановил.
– Держись! – сказала я ему, когда он обнял меня в ответ и поцеловал в щеку.
– Я постараюсь.
И они ушли. Я подошла к Вадиму и прислонилась губами к его лбу. Тут же активировалась моя сила. Я закрыла глаза и словно увидела внутренним взглядом поврежденные недугом части его организма. Для меня эта болезнь олицетворялась в виде черной дымки, которая накрыла его легкие и дыхательные пути. Вообразив это, мне стало удобнее с нею бороться. Всем сердцем желая победить, я мысленно попыталась разогнать черноту с помощью своей силы. И в этот миг, наконец, энергия отделилась от моих пальцев и вошла в его грудь. Я даже перестала дышать, сосредоточившись на этом. Почувствовала, как холодеет его кровь и снижается температура. И тут мне показалось, что черная дымка приобретает злобные оскалившиеся черты. Это существо вцепилось острыми когтями в Надежнецкого и не желало отступать. Ему становилось все хуже.
– Не сдавайся, – шептала я Вадиму. – Пожалуйста, прошу тебя!
И тут в ужасе осознала, что болезнь, вопреки моим стараниям, распространяется по всему организму. Мелькнула мысль, если я попытаюсь заморозить Надежнецкого до минимально возможной температуры, то мой враг будет повержен. И я выпустила вихрь холода в его сторону. Жениха затрясло. Губы посинели, а изо рта начал вырываться пар.
– Что ты делаешь! – подскочил ко мне Томас, не побоявшись притронуться. – Прекрати! У него не выдержит сердце!
Комната начала приобретать черты, и я стала видеть друзей, которые в ужасе смотрели на меня. Я поняла – он прав. Я убиваю Вадима. Его истощенный болезнью организм не вынесет такого лечения. Если бы я сделала это раньше, у нас был бы шанс. А теперь уже слишком поздно.
Я опустила голову. Моя рука лежала на его груди, и я чувствовала, как жар постепенно возвращается. Легла рядом с ним у носилок, все еще надеясь на чудо.
Верманд, Катрина и Томми не знали, что делать. Они тоже присели недалеко от нас и сочувственно поглядывали в нашу сторону. Спустя несколько бессонных часов, проведенных в напряженном молчании, Вадим толкнул меня и прошептал:
– Эмилия, я почти ничего не вижу.
– Что это? – ужаснулась я, увидев, как белки его глаз покрылись кровавой сеткой.
Томас сразу же подбежал к нему, оттолкнул меня в сторону и принялся осматривать Надежнецкого.
– Это плохо, очень плохо! – повторял он, схватившись за голову. – У него гипоксия. Кислород не поступает в мозг, и сосуды в голове лопаются, вызывая кровотечение. Потеря зрения – это первый ужасный симптом.
– О Боже! – испугалась Катрин. – Что же нам делать? Позвать на помощь?
Верманд тут же прильнул к клетке и закричал:
– Откройте! Кто-нибудь! Нашему больному становится хуже! Умоляю вас! Вызовите лекаря!
Вадим вдруг затих, и я испуганно затормошила его, прислушиваясь к дыханию и ожидая самого худшего. Но Вадик удивил – он открыл глаза и позвал меня.
– Эмилия, – судорожный вздох, попытка не сорваться на кашель, – ты здесь…
– Где же я еще могу быть? – грустно улыбнулась я, зная, что ничем не могу ему помочь.
– Наверное, сейчас уже не к месту это говорить…– еле слышно, почти одними губами, проговорил Вадик. – Но я рад, что мы были вместе.
Я схватила его ладонь. От него так и пыхало жаром.
– Вадим, прости меня, – я не хотела его утомлять, но мне было крайне важно сказать, – из-за меня ты попал сюда, из-за меня ты… – слезы неудержимо покатились из глаз.
– Я не должна была…
Он приоткрыл глаза, пытаясь сосредоточить на мне свой взгляд. Лицо его резко побледнело, нос и подбородок заострились. Слова давались ему тяжело, но он заставил себя произнести:
– Я ни в чем тебя не виню. Мне лишь жаль, что нам было отведено так мало времени. Мы были чертовски хорошей парой.
Верманд яростно стучал по железным прутьям и звал охрану, но никто не отзывался. Томас, тоже весь в слезах, присел рядом с Вадимом. Он осмотрел его, приоткрыл ему веки, снова проверил воспаленные гланды, ощупал шейные лимфоузлы, и тут взгляд его упал на одно из ушей. Глаза Томаса широко раскрылись, и он охнул, указывая мне на что-то. Я проследила за его взглядом и зажала рот рукой, чтобы не вскрикнуть. Из уха Вадима тоненьким ручейком капала на пол алая кровь.
– Верманд! – позвал Томми, прерывая стенания того у прутьев. – Верманд, скажи мне честно… у вас есть врачи, которые могут вскрыть череп и зашить пару сосудов?
– Что? – не понял Верманд. – Зашить сосуды в голове? Ты повредился рассудком? Это же невозможно!
Томас прикрыл глаза и взял меня за руку.
– Эмилия, мне очень, очень жаль. Теперь мы уже ни чем не поможем ему. Будь мы дома, была бы надежда, но здесь… прости… но у него нет шансов.
Я громко зарыдала вслух, понимая, что Вадим обречен. Невыносимое горе – снова потерять близкого человека. Как это было несправедливо! Не Вадим! Только не Вадим!
Тот снова, едва приоткрыв красные глаза, протянул руку и нежно убрал прядь моих волос за ухо.
– Эй, – прошептал он. – Не плачь. Мне уже становится лучше. Боль отступила.
Он осекся на полуслове, тяжело вздохнул и затих. Его рука опустилась и замерла. И я поняла, Вадима Надежнецкого, моего жениха, начальника и хорошего человека, больше нет. Передо мной лежала лишь его оболочка. Костюм для души, которая покинула его и теперь летает где-то в облаках. И я больше никогда не услышу его смех, не согреюсь его прикосновением и не очнусь в его объятьях.
– Вадим, Вадим, – звала я его в исступлении, но он лежал с закрытыми глазами и молчал.
Я плохо помню, что было дальше. Томми и Катрина пытались успокоить меня. Они обнимали меня и старались увести в другой угол, но я продолжала плакать, прильнув к груди Вадима. Не знаю, сколько прошло времени, но калитка в нашей тюрьме открылась, и в нее втолкнули вполне невредимого Алексея. Он сразу понял, что случилось, и, поспешил ко мне. Только ему удалось отвести меня в сторону. И только с ним мне стало немного легче.
Видимо, услышав от охраны, что один из узников умер, в темницу спустился Третий из Пятерых. Как только он подошел к клетке, Верманд бросился к нему.
– Изверги! Смотрите, что вы наделали!
– Это не наша вина, – вдруг испугался Третий. – Мы не знали, что все так серьезно! Я пытался помочь! Почему Видящая не излечила своего друга?
– Ему уже нельзя было помочь, – всхлипнула я и подошла к железным прутьям.
– Прошу вас, во имя всего хорошего, что есть в Долине, дайте мне похоронить моего друга.
– Вы не понимаете, – опустил голову Третий, – я не обладаю такой властью, как вам могло бы показаться.
– Ты врешь! – отозвался Верманд, оттесняя меня в сторону. – Все ты можешь! Имей совесть и хоть раз сделай что-нибудь хорошее! Помоги ей!
Третий внимательно выслушал Верманда, глянул на меня, а потом опустил голову и сказал:
– Сделаю все, что в моих силах. Ждите ночи.
Я сидела у тела Вадима, и мне то и дело казалось, что он движется. Сначала разбудила всех, потому что решила, что он дышит. Потом потому, что он точно дернул рукой или ногой. В конце концов, Пешехонов рассердился на меня и отправил в другой угол. Сам он сел подле меня, одергивая каждый раз, когда я смотрела в сторону Вадика.