Никто не пытается нарушить молчание. Я встаю, чтобы выглянуть в коридор через окно. Мы в небольшом четырехэтажном доме на улице Турвиль, в седьмом округе. Комната, в которой мы находимся, абсолютно пуста, за исключением кофейного автомата и двух диванчиков. Прежние съемщики, наверное, смылись потихоньку, прихватив что могли. В перегородке большое окно мне по пояс, через которое видно все, что творится в коридоре. Но пока там происходит нечто совершенно непонятное. Может, это из-за усталости, нетерпения или стресса, но у меня впечатление, что там, на уровне моих бедер, бушует поток белокурых скальпов. Порой выныривает лоб, пара глаз или кепочка, но все это как-то смутно. Телефонный звонок нарушает тягостную тишину и снижает давление. Станик снимает трубку и через секунду кладет обратно, успев выслушать объявление секретарши, что наша встреча откладывается на два часа.
— И так уже битый час торчим тут впустую, — говорит Дюрьец.
Станик пожимает плечами в знак бессилия. Для него терпение уже давно стало постоянной работой.
— Вы не находите, что им на нас плевать? — спрашивает Матильда Пеллерен.
Так и подмывает ответить, что мне пока лишь двадцать пять и вся жизнь впереди, чтобы дождаться такой встречи. Она предпочитает встать и гордо удалиться, не пощадив нас в своем старомодном негодовании.
— Жаль, — говорит Станик. — От нее приятно пахло.
Жером Дюрьец остается на своем диванчике один.
— Можно, я чуток вздремну? А то бессонница совсем замучила…
— При нашем ремесле это почти удача. Располагайтесь, через полтора часа разбужу.
И пяти минут не прошло, как Дюрьец уже дрыхнет всем на загляденье.
— Только дети могут так засыпать.
— И еще китайцы, — говорю я. — В Пекине люди спят где угодно — за рулем велосипеда, в переполненных ресторанах, в автобусе.
— Часто там бывали?
— Никогда. Но мне рассказывали.
Из своего угла я могу наконец разобрать, что происходит в коридоре, благодаря застекленной двери, позволяющей видеть силуэты в полный рост. Но порой вид реальности запутывает ее еще больше.
— Господин Станик… вы не знаете, что там за карлики толпятся в коридоре?
— Ах, это… Там в самом конце коридора «Прима», агентство по набору актеров. Меня все это тоже заинтриговало, и я туда заглянул. У них там пробы для какого-то американского фильма, который частично снимается в Париже. Им требуется двести взрослых лилипутов. Желательно белокурых и двуязычных.
— О чем фильм?
— Они не смогли сказать точно, пока это называется «Ад кромешный». Там есть сцена с лилипутами и женщинами-великаншами — несколько десятков эдаких толстенных мамаш.
— Барокко…
— Когда дело касается символики, американцы никогда не боятся перебора. Это их сильная сторона.
Опять молчание.
Если директора студии придется прождать еще пару часов, лучше это время чем-то заполнить.
— Вам не кажется, что эта встреча напоминает ловушку для дураков?
— Позвольте, я угадаю, Марко. Вы раньше никогда не работали для телевидения, да и ни для чего другого, впрочем, так что не понимаете, зачем вас позвали на этот таинственный сериал, который выходит на экраны осенью.
— Нет, я на этом канале уже горбатился. Переписывал по-французски диалоги «Властелинов галактики», японского мультфильма. И еще сделал несколько синопсисов для «Двух сыщиков в аду». Но ни один не прошел.
Он спрашивает, заплатили ли мне. За мультик самую мелочь, а за остальное вообще ничего.
— Ну вот, потому вас и позвали. Они знают, что вы готовы согласиться на что угодно и за самую смехотворную сумму.
Наверняка он прав. А я вполне способен дать облапошить себя во второй раз. Неважно. Да, я, Марко, хочу стать сценаристом, это единственная цель моей жизни, и она, должно быть, легко читается на моей физиономии. Я душу готов продать тому, кто приоткроет мне дверь. Да, я готов глотать обиды, писать всякую дребедень, получать гроши, вообще ничего не получать. Мне это безразлично. Когда-нибудь они сами будут лизать мне руки, хотя еще и не знают об этом.