Постукивали старые сандалии по камню мостовой, журчала канава с нечистотами, шел человек в довольно чистой храмовой одежде, деловито придерживал у веревочного пояса чернильницу и мешочек с перьями. Чернила — дорогая жидкость, значит идет человек сведущий, облеченный доверием Храма. Солидный муж, пусть и не особых статей.
Лоуд до сих пор не была уверена, что она не мужчина. В целом, удерживать обличье тюремщика или разносчика еды проще — они были изучены, похожи между собой, да и легкие несовпадения едва ли кого интересовали. Но в них было неудобно. Вообще-то, в женской плоти еще беспокойнее — Лоуд почти сразу теряла концентрацию, облики начинали меняться неудержимо, поскольку найти себя саму, (ту — прежнюю) хотелось до судорог. Всё не то, не то, и не то! Любой бы оборотень сошел с ума, забыв себя настоящего. Лоуд остатки рассудка сохраняла — все-таки в пустоте головы имеются свои достоинства. В пустоту можно собирать нужное, копить новую память. Можно жить.
Удовлетворять тюремщиков было неприятно, но полезно. Лоуд прошла через десятки рук и членов, подсказавших ей многое. Самцы хотели примерно одного и того же. Размер бедер или грудей, глубина и узость плоти, цвет волос и глаз — все это было просто и почти не давало знания. Лоуд тупо меняла обличья, до тех пор, пока жаждущий не начинал хвататься за понравившееся тело. Куда сложнее оказалось запоминать, что или кого именно вожделеет именно тот или другой. Две смены — двенадцать человек. Нетерпеливых, спешащих закрутить винт. Еще наведывались храмовые братья, которых тюремщики приводили по дружбе или за глоток нэка. Все эти членоносцы были практически одинаковы, но желали с оттенками. Было бы проще, если бы Лоуд могла записывать — она подозревала, что взяв стило, вспомнит, как писать буквы. Но кто даст «щельной оборотнихе» дощечку и позволит писать? Вначале, когда ее пытались допрашивать и даже водили к жирному главному жрецу, она на что-то надеялась. Дадут спасительное лекарство, она всё вспомнит, обязательно вспомнит. Ее били, грозили раскаленным железом — она удивлялась прекрасному яркому цвету прутьев в жаровне. Жечь палачи не решались, снова били. Она не выдерживала боли, начинала метаться, на руках и ногах тогда были обычные цепи, что раздирали плоть до крови. Устав, палачи заставляли принять приятный облик, раскладывали на столе рядом с жаровней. Было тепло и можно было отдохнуть. Одному нравились пухлые бабы, обязательно белокожие, другому длинноволосые брюнетки, этому теплые и мягкие, тому упругие и гладкие. Лоуд несколько раз путалась, за что наказывали. Такую боль стоило запомнить, отложить в копилку.
Впрочем, это было давно. Тогда на шее не было винта, да и имени у оборотня не имелось.
Сейчас винт скрывали складки капюшона, цепь отсутствовала, не оттягивала голову, и это было очень странным свежим чувством. И у оборотня появилось имя. Лоуд… хм, не так уж плохо. Все лучше чем «подзаглотная тварь» и «немытая ублёвка».
Винт придумал главный толстяк. Умный. Недаром его восхваляет весь Храм. Очень, очень умная штука этот винт. Лоуд полагала, что вполне могла бы простить Жирно-Мудрейшему такое украшение. Если бы не нэк…
Слушая, услышишь многое. Лоуд знала, что память у нее забрал нэктар. Тогда, в самом начале, что напрочь стерлось из памяти, Мудрейший пожелал сделать оборотня покорным. И сделал. Убив навсегда. Была ли слишком велика первая порция волшебного пойла или разум дарка вообще не приемлет храмовой отравы, теперь уже не узнать. Мудрейший толстожоп забрал у оборотня все и взамен дал нэк. И теперь оборотень с простым именем Лоуд зайдет к жрецу попрощаться. Успеть бы до ночи.
Две мерки — цена спокойной ночи. Если не будет нэка, придет боль. Когда она приходит по-настоящему, от нее даже не кричишь — нечем. Рот стиснут спазмом, язык прокушен, мускулы становятся как камень и в каждой точке оборотничьего тела пухнет и никак не может вызреть и лопнуть истинная БОЛЬ. Жаровня? Винт на горле? Нет, то не боль. Боль ждет на соломе в камере. Впрочем, едва ли она — боль — осталась там скучать в одиночестве. Боль бежит вприпрыжку рядом, слегка подергивая за плащ — не забудь обо мне, о, наиглупейшая из оборотней-без-головы.
Надо поделиться болью с Мудрейшим. Зайдем к нему, а, подруга?
Лоуд подумала о Грузчике. Этот сумасшедший кое-что знает о боли. Винта на нем нет, но он знает. Знает и верит в боль. Что ж, оборотню нечего терять и едва ли Грузчик пытался ее обмануть, послать в ловушку. Существует ли ловушка вернее, чем винт, нэк и пустая голова? Едва ли.
А смотреть по сторонам было интересно, люди шли к порту, с грузом, с детьми, с оружием. Лоуд хотелось разглядеть всех: разные, фрух их задави, и как же их много⁈ Она остановилась, пытаясь разглядеть старика с очень тонкой морщинистой шеей, но тут же опомнилась. Нельзя привлекать внимания. Грузчик предупреждал.