— Не ждал, значит, — кивнул гребец-оборотень. — Но я слово держу.
— Получается, не вышло в Храме?
— Не то чтоб совсем не вышло, — лысун довольно мерзко, по-бабьи хихикнул. — Здесь торчать будем? С корыта уже косятся.
— Обойди вокруг, к тем камням выйди, — пробурчал Укс и гаркнул: — Отскочь, краб подзаглотный!
Оборотень попятился, довольно натурально сплюнул. Укс погрозил ему вслед, подошел к борту «Фосса»:
— Арх, разреши к воде отойти. Дам поднадзорному умыться-оправиться. Здесь зевак многовато.
— Иди-иди, а то провоняли уж здесь все, — разрешил Ирон.
Укс взвалил смердящий груз на плечо, понес под защиту камней. Укрывшись от лишних взглядов, развязал веревку на мешке. Писарь выглядел дурно. Лица вообще не узнать: месиво багрово-синие, глаза не открываются. Но еще дышит.
— Э, я такое мертвецкое обличье держать не желаю, — сказал оборотень.
— Что подкрадываешься? Больно тихий, а? — пробормотал Укс, возвращая кинжал в ножны.
— Раз пока живой, значит, тихий, — справедливо заметил оборотень.
— Что там вышло-то?
— Рассказывать долго. Живой пока наш Мудрейший. Но ты надежды не теряй. Ослаб он здоровьем. Весьма ослаб.
— Ладно, — Укс огляделся, вынул из-за голенища короткую «тычку», ударил в грудь фальшивого груза. Писарь лишь коротко вздрогнул. Десятник обтер узкий клинок о рубаху покойного, сунул в сапог. Отвязал цепь и начал впихивать камни за пазуху покойника.
— Веревку крепче затяни, — посоветовал, садясь на камни оборотень.
— Умеешь, что ли? — Укс крепче завязал на мертвеце веревочный пояс, дабы камни ненароком не выпали. Покосился: оборотень, был уже кривоногим и с побитой мордой. Правда, не такой бесформенной как у мертвяка.
Укс зашел в воду по пояс, подтолкнул покойного писаря на глубину — черноперки страдальца и обмоют, и очистят.
— Мешок постирай, — нагло потребовал оборотень, — я такое не надену.
— Обнаглел? Испачкаться боишься? И впрямь как баба.
— И что если баба?
— Да ничего, — Укс глянул на кривые ноги и не выдержал: — Что в храме-то вышло?
— А ты меня, десятник, куда направил? По лестнице, и дальше куда, а?
— Я сам там не бывал. По слухам тебя и направлял. Если что не срослось…
— Да что там срастись могло, если наугад направлял⁈
— Я бы и сам таким способом шел. Если б хоть какой шанс у меня был.
— Поверю. Не всегда врешь, десятник. Только не было у тебя шанса. А у меня был! — оборотень вновь шепеляво захихикал.
— Тебе глаз подправить? В синеву?
— Еще чего. Ты меня беречь будешь. До самого Хиссиса. Там-то, конечно, убьешь, но пока у меня время есть.
— Есть. Ты, ющец кривомордый, рассказывать будешь?
— Так уж кривомордый?
Укс глянул на оборотня — сидела красотка полуголая, изящно ножку на ножку положив. Истинная чаровница, только волосы торчат жутким дыбом.
— Не дури. Увидит кто. Пьяный, что ли? — догадался Укс.
— Последствия злодейства, — оборотень утер рот, вновь ставший бородатым. — Направил ты меня, конечно, в самую ихнюю жопу…
Укс слушал и ни капли не верил. Понятно, что оборотень многие детали упускает, но уж очень… Но зачем ему о дерьмовых колодцах заведомо врать? Понятно, что Мудрейший на ночной горшок ходит, так и в более благородные времена образованные господа делали. Колодцы внутри стен выкладывать — глупость какая. Но тут до «резака» рассказ дошел и мысли Укса окончательно сбились…
— Чего молчишь? — обиженно спросил оборотень. — Не веришь, а?
— Значит, кастрирован Мудрейший? А этот, резак, у тебя с собою?
— Ну. Полезный инструмент. Его на корабль надо пронести, да так чтобы ваши скоты не любопытствовали. Да ты веришь или нет?
— Отчего ж не верить. Дерьмецом от тебя и сейчас несет, — десятник взял увесистый кожаный мешок, весьма добротный, с чудной лямкой.
Оборотень что-то бубнил о том, что в порту мылся, да там мешали, но Укс толком не слушал, рассматривал добычу. Подтекающая бутыль со старым палёным нэком, инструмент в чехлах, три отличных кинжала, пара ножей, кошель… И то что резаком оборотень называет… Памятный настолько, что от причудившегося шелеста перьев и того ласкового прощального касания руки задрожали.
— Эй, остолбенел, что ли?
Укс опомнился.
— Слышу. Ты сдурел такое с собой таскать. Увидит кто, выть нам в подвале до самого Весеннего праздника.
— Угу, а так поймают, отсосут тебе с большим почтением.
Укс примерился — далеко бросать нельзя, с кораблей заметят — и швырнул на ближнюю глубину резак, следом полетели кинжалы, все остальное…