Икки постепенно совершенствовал свой стиль, однако никто не собирался учить его, поэтому он прятался в кустах и, подглядывая за тренировками детей из побочных ветвей рода, имитировал их приёмы.
«Я отлично помню то одиночество».
Наставники в равной мере награждали подопечных суровыми выговорами и щедрой похвалой, но мальчику так и не довелось испытать этого.
Средняя школа.
Икки подрос и ездил по всей стране, посещая додзё и набираясь опыта.
И как-то раз...
Он договорился о поединке, однако не успел рефери дать сигнал к началу боя, как другие ученики накинулись на него со спины и повалили на пол.
— Это плата за твоё высокомерие. Больше ты не будешь ходить по додзё и сражать тамошних учеников, — сказал оппонент — взрослый мужчина — взял его за руку... и резким движением сломал мизинец.
Икки ещё не ощутил приход боли, а мужчина расхохотался и сломал остальные пальцы.
Никто не пытался помочь мальчику.
Все только смеялись и наслаждались жестоким шоу.
Память до сих пор хранила боль и страх, испытанные во время того самосуда.
И наконец старшая школа, прошлый год.
— Эй, эй. Непротивление не доказывает твою силу. Встань и выйди против Охотника. Напади на него в ответ.
Он, истыканный стрелами Кирихары, и холодные взгляды учителей.
А также…
— Прости, Куроганэ. Я больше не могу с тобой дружить.
Единственный друг, который бросил его.
В голове снова зазвучал его собственный шёпот:
— И снова ты наступаешь на те же грабли, снова ползёшь навстречу горю. Рёма ляпнул первое, что пришло в голову, а ты повёлся. Как отец и говорил, ты должен был вернуться к прежней жизни, и тогда ты не страдал бы так, как сейчас. Тебе не пришлось бы идти на заклание. Недостижимая мечта ведёт к единственному закономерному итогу: мучениям. Наш мир таков, что каждому воздаётся по способностям. За пределами этих рамок их ждут боль и одиночество. Так что? Согласен? Понял, что твои трепыхания бессмысленны? Будь проще, флегматичнее. Не привязывай себя к глупой фразе мертвеца. Усни, и всё разрешится. Слова Куроганэ Рёмы никогда больше не побеспокоят тебя. Ну же. Усни.
«Да, это верно. Надо махнуть на всё рукой и уснуть. Я устал от постоянной боли, а сон принесёт долгожданный покой. Безмятежность. Да, я знаю это. Знаю, и всё-таки...»
— А-а-а! А-а-а-а-а!!!
Клокоча ошмётками гноя в горле, Икки поднялся и тяжело зашагал в гору, прорываясь сквозь метель.
— Остановись. Зачем ты терзаешь себя? — спросил голос.
«Не знаю».
От воспоминаний остались жалкие осколки, а мысли тянулись и отказывались принимать форму.
И только один образ полыхал на самой грани сознания.
Багровый огонь.
Огненно-красные волосы, трепещущие на ветру и рассыпающие яркие искры.
«Чьи они? Кто это? Кто идёт прочь от меня? Не помню... Но каждый раз, когда я вижу эти волосы, сердце ноет в сладкой истоме, по окоченевшему телу прокатываются волны жара, а мышцы наполняются силой».
— Говорю тебе, усни. Как тот, от которого никто ничего не ждёт, одолеет Райкири? Ну выйдешь ты на арену, а что потом? Что ты можешь?
«Не знаю. Я не помню, куда иду, зачем иду. Но... Да, но... Этот жар... Он шепчет... Что я дал обещание».
«По… рёмся… выс… рыц…» — выловил он обрывки фраз из омута памяти.
«Не помню, что именно, но я пообещал это любимому человеку... А ещё... Я слышу голоса. Не разберу, что они говорят, но узнаю их... Они подбадривают меня. А значит... я должен идти», — твёрдо ответил Икки.
И тогда искуситель сокрушённо вздохнул.
— Ясно. Ты выбрал бесконечные муки. — Он пронзительно расхохотался и добавил. — Тщетные потуги.
И тут…
«А…»
Ноги подогнулись, и Икки упал на колени.
Перед самыми воротами академии.
Тело достигло предела, и никакая, даже алмазная воля, не заставила бы его подняться.
Сил не осталось совершенно.
Икки Куроганэ достиг своего предела.
— Тебе конец, — равнодушно вынес вердикт искуситель.
Невидимая рука безжалостно перерезала нити, и парень начал заваливаться вперёд, чтобы никогда больше не подняться.
Но...
«!..»
Тёплые нежные руки подхватили его, и кто-то поговорил дрожащим, но оттого не менее красивым, мелодичным, как звон колокольчика, голосом:
— С возвращением, онии-сама.
В то же мгновение сознание всколыхнулось.
Икки вспомнил о своей единственной, самой любимой сестрёнке и с замиранием сердца прошептал:
— Сидзуку…
Подхватив брата, Сидзуку сдавленным от слёз голосом проговорила:
— После вчерашнего разговора с Токой-сан я места себе не находила от волнения, разрывалась между желанием остановить тебя и желанием поддержать… Если честно, я хотела схватить тебя и никуда не пускать. Хотела обнять и сказать: «Хватит. Ты и так сделал слишком много. Не надо, не терзай себя. Каждую твою рану я ощущаю как свою. Давай оставим рыцарство и пойдём домой. Что? Там ты чувствуешь себя как в клетке? Может быть. Но на этот раз с тобой буду я. Я избавлю тебя от одиночества, буду любить тебя как мать, как сестра, как друг и как девушка. Я исполню любое твое желание…» Я правда хотела остановить тебя. Но не решалась на этот шаг. Ведь в академии ты нашёл своё счастье, и я впервые услышала твой чистый, искренний смех. Конечно, ты и дома улыбался и даже смеялся, но не так. Я поняла, что наконец-то обрела старшего брата. И, обретя, не могла лишиться. Поэтому я решила: когда ты придёшь сюда сам, по своей воле… все мы поддержим тебя так сильно, как только сможем! — прокричала она последние слова.