— Потому что ты много спрашивал. Жрецы, они как дети или старики! Увидят, что кто-то согласен их выслушать, и вцепляются, как пиявки. Жрецы продают слова! Им нужны чужие уши. — Тулле вздохнул: — Жаль, не спросил, что за каша была на столе. Вкусная.
— Ладно. Пошли скальда искать. Или девок.
Мы еще несколько раз натыкались на сольхусы, только победнее и попроще видом. Те же мазанки с соломенными крышами, только с желтым кругом наверху. Но больше я никуда не заходил. Пусть там бритты молятся!
Да и что за честь служить богу, у которого нет ни имени, ни семьи? Даже лица нет! Может, он изгой? Потому и поклоняются ему изгои.
И что за честь быть богом безрунных? Ладно бы бог делал своих почитателей сильнее! Так ведь нет! Он запрещает есть мясо и убивать врагов! И в чем радость слушать день-деньской скулеж рабов? Неужто не радостнее смотреть на подвиги, слушать хвалебные песни, вдыхать аромат жареной свинины? Да, Фомрир — бог, и я возношу ему хвалы во время боя. Но в то же время он ходит по миру на двух ногах, носит огромный меч, спит с женщинами и пьет пиво. Он одновременно и велик, и понятен. Не то, что горелая лепешка на небе!
Я остановился и врезал самому себе по животу. Тулле усмехнулся.
— Ты, если что, обращайся. Мне сподручнее будет.
— Знаешь, что сделал тот жрец?
— Что?
— Я теперь не смогу смотреть на солнце. Каждый раз буду вспоминать его слова.
— Так не смотри. Вон, лучше туда глянь… Кажись, знакомец наш.
Я приподнялся на цыпочки и заметил грязно-рыжую шевелюру, торчащую колом. Неужто Фарлей?
Тулле громко свистнул и махнул рукой. Рыжий приметил нас и поскакал вприпрыжку в нашу сторону.
— Разлюбезные господа! Приветствую вас в славном и богатом Сторборге! Чем бездельник Фарлей может услужить вам?
Его нелепые волосы, тощие ребра и красные штаны в клетку начисто вымели из моей головы мысли о жреце. Я стоял и радовался безрунному бритту, которого видел второй раз в жизни, будто застоявшаяся девка первому ухажеру.
— А что, Фарлей, Сторборг ты знаешь так же хорошо, как и Фискехале?
— Конечно, нет! — и бритт нахально подмигнул. — Намного лучше. Я в Фискехале мимо пробегал, там подсмотрел, тут подслушал. А уж в Сторборге Рыжий Фарлей каждую собаку знает. Разве что вон та незнакома. Видать, в гости пришла.
Я рассмеялся, глядя на облезлую псину, лежащую под плетнем.
— Длинный у тебя язык, Фарлей. Как только не отрезали!
— Бабы не жалуются.
— А ты случаем не скальд?
Фарлей состроил испуганное лицо, отшатнулся, да так сильно, что едва не упал. В последний момент почти сумел вывернуться, но наступил на ту самую собаку. Та взвизгнула, щелкнула зубами возле фарлевой пятки и удрала. А Рыжий каким-то чудом так и не шлепнулся в пыль.
Я захохотал еще сильнее, утирая выступившие от смеха слезы, и кинул бритту монету. Жаль, что он безрунный и что бритт. Его бы в хирд, так и скальд не надобен будет.
— Так что господам угодно? Крепкое пиво? Мягкие сиськи? Или снова ищете кого?
— Ага. Ищем. Нам скальд нужен. Не бритт и чтоб без вот этого, — и я покрутил рукой в воздухе.
— А какой скальд? Как выглядит? Как кличут? — посерьезнел Фарлей.
— Нам любой сойдет. Товарища в хирд ищем.
— А-а, такой скальд, — протянул бритт. — Так вы это удачно пришли! Уже третий день на Красной площади состязаются скальды со всего Бриттланда. И не только Бриттланда.
Фарлей подпрыгнул, как будто его в задницу оса ужалила, сделал два круга возле нас, а потом побежал по дороге, перепрыгивая через собак и гусей. Вот только с виду он бежал быстро, а на деле едва ли пешего обогнать сумел бы.
— Ну как, удачно ли поохотились? Пригодились ли бочки? — полюбопытствовал бритт.
— Ага. Скримслов поймали. Сначала какая-то погань на берег выползла, еле удрали, а вот на другой раз скримслов подманили.
— Тяжело, наверно, пришлось. Хотя таким молодцам все по плечу!
— Легко. Обошлись без ранений даже. На берегу скримслы не особо ловки.
— Это как же вы их так выманили?
Слово за слово я рассказал Фарлею обо всем, даже про кнаттлейк, а бритт слушал, кивал, восхищался и нашей отвагой, и умом, и хитростью.
Чем дальше мы шли, тем крепче и больше становились дома. Куцые плетни сменились хорошими изгородями, скотина бегала не такая заморенная, дети тоже. То и дело я примечал знаки наших богов: то амулет на шее в виде топорика, то маленький серп на поясе у пацаненка, то руны на двери. И если раньше горожане косились на меня с Тулле, то теперь недобрых взглядов удостаивался Фарлей. Мальчишки-норды, еще не принесшие первую жертву, запустили в него гнилой капустой. Рыжий с его востроглазостью и ловкостью мог легко уклониться, но не стал. Наоборот он дернулся, подставил голое плечо под удар, пошатнулся, перекатился по земле и снова вскочил на ноги. Мальчишки радостно засмеялись, подобрали несколько камней и хотели было швырнуть в бритта.