— Эй! — рявкнул я. — Убьете моего бритта, кто платить будет?
Уж про что, а про плату они сразу сообразили и спрятали камни.
— А чего он такой рыжий?
— Покрасил. Чтоб издалека было видно. Фарлей, тебя не зашибли?
Бритт тут же схватился за ногу и громко застонал:
— Ой, зашибли-зашибли. Теперь ходить не смогу.
Старший из мальчишек неуверенно крикнул:
— Он врет! Мы ж ему в плечо попали.
А Фарлей продолжал стонать:
— Не смогу ходить! Не смогу работать! Придется господину меня на руках нести!
— На одной допрыгаешь, — хмыкнул я.
— И то верно!
Он поджал якобы больную ногу и ловко запрыгал на оставшейся, да как высоко и быстро!
— Господин! Догоняйте!
Когда мы отошли подальше от той улицы, я спросил:
— И часто так?
— На эти улицы мы стараемся без нужды не ходить. А вот и Красная площадь!
Большая, размером с ледовое поле для кнаттлейка, площадь выглядела празднично и суетливо. Повсюду играли на разных инструментах и разные мелодии, бухал бодран, визжала тальхарпа, мимо прошел здоровяк, наигрывая на крошечной костяной флейте. Пахнуло свежими пирогами, кислым молоком и птичьим навозом. Двое парней тягались в глиме. На состязание скальдов все это походило мало, разве что слова закончились, и теперь они решили проверить талант иначе.
— А почему Красная? — вдруг спросил Тулле.
Я глянул под ноги, осмотрелся вокруг. И впрямь ничего красного: под ногами обычная грязь, дома тоже не выделялись. Площадь как площадь.
Фарлей наконец опустил вторую ногу, поклонился.
— Вот, разлюбезные господа, Фарлей привел вас, куда сказано. Скальдов тут полным-полно. Если я больше не надобен, то на этом и распрощаюсь.
Я махнул, мол, иди, а сам начал приглядываться к людям. Как понять, кто из них способен? И если бы нам нужен был только словоплет, чтоб воспевал наши подвиги… Так ведь Хвит был и отличным товарищем, и знал сотни историй про богов, и в бою был не последним. Вон сидит мужик, за четвертый десяток перешагнул. Морда суровая, шрамами переплетенная, сам на восьмой руне, за поясом топорик, в два раза тяжелее моего. Может, он и висы складывать умеет, да вот только как его звать в хирд? Разве будет он Альрика слушать? А распри нам не нужны.
Вон, четырехрунный парень в отличие от местных волосы остригать не стал, переплел их диковинным образом, подвесил в косы монеты, костяные поделки. В руках небольшая арфа, пальцы так и бегают по струнам. Увидал мой взгляд, подмигнул и негромко завел рассказ:
«Давным-давно, когда мир был совсем молод, и люди только вышли из горшка Мамира, юный Фомрир гулял по долине богов. На берегу реки он встретил молодого Свальди, напевающего первую песнь, сел рядом с ним и стал услышанное хулить, мол, созвучие плохое, ритм не держит, а кеннинги странны и непонятны.
Разозлился первый скальд и столкнул в воду юного бога. Вынырнул Фомрир, выплюнул рыбу, крикнул: «Ну, сейчас ты тоже получишь!», схватил водного змея, семя Ургово, в три своих роста длиной, и Свальди змеем охаживать начал.
Кричал змей, что кнутом ныне стал, орал от боли Свальди и яростно рычал Фомрир. Брызгала кровь, паром исходила вода, грязны и потны были оба юных бога. Наконец порвался змей надвое, и сошлись боги в кулаки.
Грохотали громы и молнии, неслись потревоженными овцами тучи, сама земля дыбом вставала, пока не отпустили один другого божьи дети. Свальди был схвачен ветвями, а пылающий от ярости Фомрир вморожен в глыбу льда размером с дом.
— И чем вы тут занимались?! — в один голос вопросили Фольси и Скирир, боги-отцы, боги-побратимы.
— Ну, это, вот то самое, змея душили! Вот, — ответствовал, потупившись, Фомрир.
— Ага, — согласился с ним Свальди, открыто глядя в глаза отцу.
И то был единственный раз, когда юные боги со словами друг друга согласились. Освободили боги-отцы чад своих непутевых и клятву пред ликом своим заставили дать, что вовек не навредят они один другому».
— Хорошая история, — кивнул я. — А висы складывать умеешь?
Парень немного подумал и сказал: