Взаимоотношения между воинами, или, как они называются, паладинами тоже специфические: весь личный состав разбит на пары "наставник-ученик", как у джедаев и ситхов, но есть тут и специфический нюанс. Если, положим, у запорожских казаков "джура" - будущий казак - исполнял роль слуги своего "старшого", то в ордене паладин-наставник и его ученик были скорее более-менее равноправными напарниками, с поправками на ранг, возраст, опыт и заслуги, эдакий вариант ведущего и ведомого, а не ученика и учителя. В частности, все та же Изетта обращалась к Кароссу, который был старше ее более чем в два раза, на "ты", скорее как к брату, чем как к учителю, а Каросс порой отчитывал ее за разные проделки со строгостью старшего брата. Судя из того, что я уловил из обрывков фраз, долетавших из караульной комнаты, каждый паладин состоит в паре с кем-либо всегда, перестать быть чьим-то учеником можно только сменив учителя на другого либо обзаведясь собственным учеником. Более того, самой малой боевой единицей орден считает именно пару, а не отдельного воина. В общем, как в авиации, ведущему без ведомого никак.
Каросс оказался охранником в темнице за какое-то мелкое прегрешение: его назначили на эту непочетную должность на три года. В свои сорок лет он увлекается скульптурой и лепит из воска весьма натуралистично выглядящие вещи. Изетта, как послушница, бывала в темнице редко, проводя большую часть времени в тренировках и обучении где-то наверху, но периодически выкраивала время навестить наставника и поиздеваться надо мною.
Как правило, она не вступала со мной в диалоги, но доходчиво донесла до моего сведения, что ей никогда не надоест. Со временем грубые подлости вроде обливания водой прекратились, сменившись гораздо более изящными и изощренными пытками. В частности, Изетта взяла себе за правило приходить в темницу на обед и кушать сэндвичи, пахнущие жареным мясом, прислонившись к стене в поле моего зрения, и каждый раз мне приходилось основательно напрягать свою волю, чтобы не показать, как я голоден. Я даже натренировался глотать слюну незаметно, чтобы не доставлять ей радости своими страданиями.
Однажды я нанес ответный удар.
Когда Изетта заявилась, прислонилась к стенке и начала со смаком поглощать булку с мясом внутри, я приоткрыл один глаз, встретился с нею взглядом и улыбнулся.
- Говорят, можно вывезти девушку из деревни, но нельзя вывести деревню из девушки... Изетта, тебе когда-нибудь говорили, что ты чавкаешь, как свинья?
Она в бешенстве швырнула в меня недоеденную булку и вихрем метнулась к выходу. А булка лежала на полу камеры и испытывала мою волю на прочность.
Я встал с подстилки, взял ее, стараясь не вдыхать запах, просунул руку сквозь решетку и швырнул недоеденную булку по коридору в дверь караулки.
- Эй, Каросс, - крикнул я, - твоя ученица тут насорила - убери, что ли, раз не смог ее выдержке научить... И это, сделай выговор тому, кто научил Изетту так громко чавкать - а то слушать противно.
Вот так, мать вашу за ногу. Это, конечно, очень маленькая победа, но вместе с тем очень важная: я все еще не сломался. Все еще не лишился чувства собственного достоинства.
Мой выпад оказался для Изетты неожиданно болезненным: дней восемь она вообще не показывалась, но затем все вернулось на круги своя, только уже с новыми издевками. Я начал все чаще ловить себя на мысли, что если козлу Козловскому я в конечном итоге воткнул карандаш в глаз, то Изетта уже давно заслужила быть утыканной карандашами с ног до головы. За полгода заключения я еще не дошел до того предела, когда люди становятся убийцами, но мысли о том, как я буду убивать Изетту, когда выберусь из клетки, уже не казались мне чем-то диким. Правда, это будет не самой простой задачей, потому что я - слабеющий доходяга, вообще не умеющий драться, а она уже в какой-то мере подготовленный боец, и ростом с меня, и вообще крепкая. Ну и еще надо как-то с клеткой вопрос решить, ага...
...Разумеется, это было проще сказать, чем сделать.
Время шло, ничего не менялось. Я уже начал привыкать к скуке и ничегонеделанию, равно как и к номерам Изетты, но не перестал удивляться тому, как у нее едет крыша.
Доходило порой до абсурда. Как-то раз меня перевели на другой этаж, совершенно пустой, только зал по центру, клетки у стен - и я. Таким меня уже было не удивить, посижу в тишине, подумаешь...
К вечеру внезапно появились слуги - обычные люди, а не такие, с пустыми взглядами и без эмоций, как те, что носят кормежку - и принялись тащить в зал вначале мебель, после нескольких столов и стульев появились слуги со столовыми приборами.
Вот тут уже я начал недоумевать. Что тут такое намечается? Заседание инквизиции или суда? Так это обычно без тарелок и ложек происходит, хотя, конечно, в этом мире могут быть свои правила... Чуть позже появилась группа нарядно одетых людей с музыкальными инструментами, и вот они уже, в отличие от охраны и персонала, опасливо на меня косились, но не заговаривали.
Я некоторое время пытался понять - а сейчас точно вечер? Обычно это легко определяется по доносящемуся шуму, голосам, шагам - когда взвод рыцарей шагает строем в ряд, это слышно хорошо. Вроде бы сейчас должен быть вечер... Хм. Странно.
Еще позже снова появились слуги и принялись расставлять на столах закуски и напитки. К счастью, столы от моей клетки стояли далеко, а среди блюд не было сильно пахнущих, однако меня больше всего занимала даже не еда, а вопрос, какая, все-таки, фигня тут происходит?
Однако мне это вскоре надоело, я перевернулся на другой бок и заснул, благо, музыканты и слуги особо не шумели.
Но спал недолго: пришли гости в богатых одеждах, заиграла музыка - и я проснулся в состоянии сильнейшего когнитивного диссонанса. Поначалу я все никак не мог понять, что за цирк тут творится, а когда понял - едва не засмеялся во весь голос.
Оказалось, что это Изетта праздновала свой день рождения. Нет, ну не больная ли?
Гости, что интересно, были в основном светского толка. Было несколько человек из ордена, которых я без труда узнал по специфическим парадным одеждам, а все остальные - числом до двадцати - светская молодежь, лет семнадцать и до двадцати двух, возможно, дворяне, потому как разодеты они были весьма и весьма хорошо. Видимо, Изетта убила одним выстрелом двух зайцев: устроила своим гостям криповую вечеринку - ночью да в темнице с самым кошмарным чернокнижником - и обеспечила мне мучительную бессонницу.
Где-то полночи я ворочался с боку на бок под веселые мелодии и танцы. Ну, Изетта, когда-нибудь я доберусь до тебя, и ты ответишь в том числе и за этот цирк... Может быть. Очень хочется надеяться.
- Так ты и есть тот самый Рэйзель? - послышался внезапно голос совсем рядом.
Я приоткрыл один глаз.
Возле решетки стоял высокий стройный блондин, причем несколько старше остальной компании, лет двадцати пяти.
- Он самый, - зевнул я. - Что надо?
- Да ничего, просто захотелось посмотреть на того, кто нагонял страх и ужас на целый континент, в том числе на те места, где сам никогда не бывал... - он достал из кармана серебристую фляжку, отвинтил, глотнул и спросил: - будешь? Олеронское, двадцать лет выдержки.
- Во-первых, я не пью, во-вторых, Изетта уже и других начала задействовать в своих издевках? Знаем, плавали.
Блондин закрутил крышку и отправил фляжку в карман.
- Да какие там издевки... Между нами есть кое-что общее... Мы оба тут находимся против своей воли. К счастью, я утром уйду из этой унылой юдоли скорби и печали...