Я знал, что Дударь прихватил и нарядные украшения, и серебряную посуду, и еще всякого, но дарить это он не спешил. Когда я спросил, чего он ждет, Бьярне ответил:
— Забыл я, оказывается, каково у нас тут. Помнил только игры с друзьями, как уходил ранней весной с коровами и возвращался со снегом. Если б тогда руку не сломал, не повстречал бы Альрика и не попал бы в хирд. Нет, ни к чему здесь побрякушки. В голодный год их за бесценок отдадут и даже торговаться не будут. Серебро им дам, может, зерна закупят побольше. А так лучше себе на женитьбу оставлю, и жену сюда не повезу. Ни одна баба, кроме здешних, в этих горах не выживет.
— А на ком тут женятся вообще? Это же все твои родичи, верно?
— Ага. Сам видишь, на этой горе больше и не проживет. Но здесь еще четыре семьи есть, тоже на таких огрызках сидят. Живут не богаче и не беднее нашего, пастбища так и вовсе общие. Эх, отца бы увидеть, — вздохнул Дударь, — да только не скоро он вернется. Давай с утра уйдем, два дня многовато будет.
Лишь после обильного угощения да крепкого пива мать Бьярне ожила. Вдруг расплакалась, кинулась обнимать сына, перетрогала все подарки, расхвалила их. Даже Альрику досталось часть ее ласки: она долго и со слезами благодарила его за сына и за заботу о нем. И почему-то стало еще хуже, чем было до того.
А я смотрел на ребятню и думал, что из них выйдут отличные хирдманы, не чета сытым ярловым отпрыскам. Эти за сытную еду будут рвать глотки всем, на кого покажет хёвдинг, а живучести и выносливости у них преизрядно, раз в детстве не померли. Когда моему сыну понадобятся крепкие ребята в хирд, отправлю его сюда, пусть возьмет всех, кто захочет пойти по Фомрировому пути.
На другой день мы вернулись к кораблю и вновь вышли в море. Дударь настоял заплатить за взятые припасы из своей мошны, а потом засел возле борта с задумчивым видом. Лучше всего Бьярне общался с Облаудом, помершим в Бриттланде, а после него с Эгилем. И Кот, посомневавшись, все же сел рядом и заговорил с ним.
Времени до всеобщего тинга оставалось еще преизрядно. Может, прийти в Хандельсби пораньше? Ведь когда там соберутся ярлы Северных островов, а они явно придут не одни, все таверны и гостевые дома будут переполнены. Работу искать нынче тоже глупо, ведь кто обычно зовет хирдманов на подмогу, кто им платит? Ярлы да лендерманы, а тем сейчас не до того. В Сторбаш? Так ведь отец тоже в столицу пойдет.
В гости к семьям ульверов мне расхотелось идти. В хирде-то у нас все молодцы-красавцы, а до того жизнь у многих была далеко не медом. Немудрено, почему столько карлов рвется в вольные дружины. Да, многие погибнут прежде новой руны, прежде славы и прежде богатства, но если есть удача, можно сделаться чем-то бо́льшим. А сея овес и выпасая коз, богатым не станешь.
— А не навестить ли и мне своего старика? — предложил Альрик. — Нрав у него скверный, но на угощение он не поскупится. Да и сколько зим уже я там не был? Как ушел в торговцы, так больше и не возвращался. Надо уважить отца, показаться ему хоть раз.
Заметив мой настороженный взгляд, Беззащитный усмехнулся.
— Не бойся. Ты с ним точно поладишь!
Альрик говорил о своей семье не много. Я знал, что его дед распродал чуть ли не всё добро, купил цельный железный доспех, а потом в нем утоп. Слыхал, что Альрик пошел против воли отца, не остался дома, а будучи на первой руне ушел с торговцем. И хотя он не упоминал о богатстве или знатности своего рода, мне всегда казалось, что отец хёвдинга должен быть не меньше, чем ярл. Ведь хёвдинг — это кто? Самый главный в хирде, и у него есть свой корабль, а в первую нашу встречу у Альрика уже были меч и кольчуга, тогда как у меня лишь старый отцов топор. И если я сын лендермана, то мой хёвдинг должен быть не меньше сына ярла.
Потому на первый взгляд родной хутор Беззащитного меня разочаровал. По сравнению с деревнями Дударя или Энока он, конечно, выигрывал, но был явно хуже Сторбаша.
Неровные ржавые пятна сжатых полей, вездесущие наглые козы, громкоголосые собаки, корзины с рыбой, только что выгруженные рыбаками. Мальчишки, сворачивая головы на наш корабль, развешивали сети сушиться. Несколько женщин отбивали белье о камни возле тоненькой прыгучей речки. И всё это в конце хитро изломанного фьорда, идя по которому, никогда не подумаешь, что после череды серых обрывистых скал отыщешь столь уютное местечко. И людей жило не так уж и мало, с сотню точно наберется. Еще виднелись крепко утоптанные дорожки, ведущие в горы, скорее всего, стояли еще дома.
Нас вышли встречать с оружием в руках, хотя толком не опасались. Если бы они всерьез думали, что мы нападем, так постарались бы детей и женщин укрыть. А так все остались на своих местах: и рыбаки, и мальчишки с сетями, и прачки, и даже козы.