— А если бы Жирные убили Кая, когда он ушел из города?
— Тогда можно. Вингсвейтары же дали Каю защиту не навсегда.
Тут уж и я добавил:
— Даже так Гуннвид всё же оставил своих людей при Жирных до утра. Видать, и впрямь не хотел ссоры с купцами.
— И вспомни: Гуннвид приехал в Раудборг не просто так, а на свадьбу Хотевита. Вингсвейтары одним только этим выказали уважение роду Жирных. Как те могли пойти против Гуннвида после такого поступка?
Неторопливое плавание вдоль лесистых речных берегов успокаивало. Даже убаюкивало. Знай себе греби! Хоть шли против течения, но разве оно сравнится с морскими волнами, когда корабль будто дикая коза по горам скачет? Тишь да гладь.
Альрик отказался вставать к прави́лу, мне тоже не по нраву стоять на корме и вглядываться-вслушиваться в воду: нет ли плавника, не светлеет ли отмель, не показались ли заторы. Потому решили, что днем «Соколом» правит Простодушный, а ночью — Эгиль Кот. Так мы сможем дойти до места в два раза быстрее. И гребли так же: половина ульверов спит, а другая — спины гнет за веслами.
То и дело попадались по пути деревни. Иногда они прятались за холмами и деревьями, выдавая себя лишь старенькими перекошенными причалами, еле виднеющимися из-за камышей. А иногда бесстрашно открывали себя речным путникам, устроившись прямо возле берега. И тогда смерды, загодя предупрежденные глазастыми мальчишками, тащили к причалу короба с ранними грибами, крынки с молоком и мешки с прошлогодней подвявшей репой. Мы брали всё. Серебра нам хватало, не последнее же я отдал за медведя. Да и много ли нужно деревенским? За эрторг можно было взять не один десяток яиц, несколько пахучих кругов сыра, пяток тощих кур и мешок-другой ячменного зерна. Потому по вечерам в котле булькала уже не жиденькая похлебка с травами и ободранным зайцем, а наваристая густая каша.
Дагна хоть и не кашеварила, но старалась быть полезной. Учила меня и Рысь живичскому языку, рассказывала о тех городах, где жила, о ярлах, что звались здесь князьями, о товарах, которые были в ходу. Мне чужая речь давалась туго, я легко запоминал отдельные слова, а собрать в кучу их не мог, зато начал угадывать, о чем говорят меж собой живичи. А вот Леофсун, видать, был с рождения одарен крепкой памятью и спустя седмицу уже вел беседы с Хотевитом, хоть и спотыкался на каждом слове.
Когда я похвалил его за усердие, Рысь с кривой усмешкой сказал:
— Раз уж Фомрир наделил меня таким чудным даром, то я должен уметь его применять. Мало скрыть руны и прикинуться рабом, нужно еще и речь разуметь.
Он все еще считал себя должником, но не перед Альриком или мной, а перед всем хирдом. Чудак, он будто не понимал, что сам давно стал его частью. Даже те, кого мы набрали в Мессенбю, уже накрепко вросли в хирд. Как мы прежде обходились без Коршуна и его дара? Как жили без шуток над простоватым Синезубом? Каждый ульвер хоть раз померился силой с Лундваром Отчаянным, в драке с которым надо было следить, чтоб ненароком не пустить ему кровь. И мы давно выучили все нехитрые песенки, которые так любил насвистывать Свистун.
Мне одновременно и хотелось увеличить хирд, набрать столько же ульверов, и не хотелось ничего менять.
Я то и дело касался своего дара и всякий раз обжигался о тоску, боль и отчаяние, что захватили ту мою часть, где мерцают огоньки. И я не знал, когда же вновь смогу призвать стаю, ведь боль не стихала, а бушевала с той же силой, что и в начале.
— Что мы делаем, когда умирает родич? — спросил Тулле, когда я подошел к нему поговорить о своей беде.
— Мстим? — недоуменно предложил я.
— А если помер от болезни или в честном бою?
— Ну, сжигаем его, а потом устраиваем тризну.
— Верно, — кивнул Одноглазый и замолчал.
— И что? Ты хочешь, чтобы я устроил тризну… для кого? Для тех живичей, что напали на ульверов? Да и как? Их тела так и остались лежать в том леске.
— Кем бы они ни были, ты взял их в стаю. Пусть лишь на миг, но они стали ульверами, и стая скорбит по ним. Признай их смерть! Оплачь их потерю! Проводи их к Фомриру или к тому богу, в кого они верили. Вдруг тогда боль уйдет?
Тризна по живичам… Я ведь их даже не видел, не знал имен, не слышал их смех, да и не скорбел из-за их смертей. Не ульверы пришли к ним с оружием, не ульверы осыпали их стрелами! Но пропускать мимо ушей совет Тулле я не собирался. Вот доберемся до города, и устрою тризну.