Может, через зиму получится? Если мы все не поляжем на берегах Ум.
Глава 6
— Кааааай!
Тоненькая фигурка прыгнула с причала в море. Ее светлая макушка мелькала среди волн, подбираясь к «Соколу», и Альрик сказал поднять весла. Не дай Фомрир, зашибет кто-нибудь! Я же свое весло оставил в воде, и она, как белка, вскарабкалась по нему на борт, встряхнулась и, не стесняясь никого, бросилась мне на шею. Рубаха тут же пропиталась холодной соленой водой.
А она забралась к соколиной голове и помахала людям на берегу.
— Говорила же, что первой его встречу, — донеслось до меня.
— Ингрид!
Я сдернул ее за мокрый подол вниз.
— Ты что вытворяешь! Еще немного, и замуж отдавать, а ведешь себя будто не девка.
— Я с мальчишками поспорила, что встречу тебя вперед жены. А они взяли и всем разболтали, что твой корабль идет. Нарочно! Хотя я первой заметила!
— И много они проспорили?
— Игг обещал отцов нож отдать, Рыжий — красный пояс, Щелчок — наконечник от копья, хоть и ржавый.
Она с интересом поглядела на спины ульверов, вновь взявшихся за весла, но от меня не отцепилась, так и простояла рядом, пока «Сокол» не подошел к причалу.
— Ингрид! Три дня на воде! — воскликнула Дагней вместо приветствия. — И брысь домой, нечего в мокром бегать.
— Я первая! — сказала бессовестная девчонка и гордо потопала в дом.
— Никакого сладу! Особенно как отец уехал, — развела руками мать, а потом крепко обняла меня.
Рядом с ней стояла Аднфридюр. С каждым приездом она становилась всё краше и краше. И я рад был ее видеть.
К соседнему причалу подошел отцов корабль. Мы с Эрлингом встретились в Хандельсби после конунгова тинга, так что я знал, что дома всё хорошо и ладно, но одно дело слышать, а другое — самому поглядеть.
— А я знала, что ты со свёкром придешь, — сказала Фридюр. — И Тулле то же говорил.
Ульверов привычно поселили в тингхусе, Эгиль даже спрашивать не стал, сразу туда направился. А я, прихватив Трудюра, пошел домой. Взглянуть на сына.
Ингрид успела поменять платье и отжать волосы. Фольмунд во дворе бегал с палкой за собакой и пытался ее ударить, но умная псина не подпускала его близко, легко уворачиваясь от малыша двух зим. Я потрепал брата по макушке. Молодец, уже охотится!
А Ульварн лежал в люльке, которую мерно покачивала рабыня. Я взял мальца на руки, он уставился на меня широко распахнутыми глазами, потом цапнул за тоненькую косицу, что свисала у меня с макушки, и как дернет. Чуть искры из глаз не посыпались. До чего же ухватистый малый растет! А вырос как! Был же совсем крохой, а тут отъелся, оброс щеками, да и вихры на головенке появились.
Я дома!
Обычно мама сразу принималась хлопотать, чтобы накрыть на стол, говорила рабыням, что делать, сама бралась за стряпню, а сейчас села рядом с нами и даже бровью не повела. Неужто доверила заботы по дому моей Фридюр? Ключи, конечно, пока висели на поясе Дагней, но не рано ли передавать дела невестке? И ведь мать еще не одряхлела, совсем недавно дите родила, значит, не старая пока. Эдак в другой раз вернусь, а тут уже Фридюр всем заправлять будет. Куда только отец смотрит? Хотя мужчины в женские дела не лезут, иначе потом хлопот не оберешься.
А Фридюр справлялась отменно, не стеснялась с рабынями и даже своенравную Ингрид сумела втянуть в домашние хлопоты. Жаль только, что жена почти не смотрела на меня. Бросит взгляд украдкой и снова убежит, чтобы принести очередной горшок.
Вскоре вернулся и отец, устроив гостей в тингхусе и проследив, чтоб им всё понравилось. На этот раз он не стал затевать шумный пир, звать всех жителей Сторбаша и вновь выслушивать истории о наших подвигах.
Я снова дома, снова сидел возле родителей, рядом жена, сестра. Вон там на столе виднелась трещина, это Эрлинг разозлился из-за того, что я не получил первую руну. Возле двери чернело пятно, это я чуть не подпалил дом по дурости. Женский уголок расширился, и вместо одного ткацкого станка там теперь стояло два, побольше и поменьше. На стене висели пучки засушенных трав, остро пахло яблоками, дымом и немного коровьим навозом. Рабыни натащили полный стол снеди, мать сама разлила духовитый эль, и я с наслаждением отхлебнул из своей старой кружки.
И никто ни о чем не спрашивал. Мать говорила об успехах Фольмунда, Ингрид хвалилась своими подвигами, отец сказывал, сколько собрали ячменя и проса, сколько засолили рыбы, и впервые я слушал его с таким вниманием. Теперь я понимал, что Фольсовы дела не менее важны, чем Фомрировы или Скирировы. А Фридюр всё молчала, часто отходила взглянуть на сына.