"Утром как следует всыпал Кастро - дал дюжину. Посмотрим, не уймется ли теперь. Не могу сладить с негодяями: в них нет ничего человеческого. Ох, хоть бы на денек очутиться в Кондафорде, поездить верхом, забыть об этих болотах и несчастных, похожих на скелеты мулах!.."
"Пришлось отстегать еще одного мерзавца, будь они все прокляты. Обращаются с животными просто по-зверски... Опять был приступ..."
"Теперь хлопот не оберешься: сегодня утром вспыхнул бунт. Они накинулись на меня. К счастью, Мануэль успел предупредить, - он славный парень. Кастро чуть не перерезал мне глотку и сильно поранил левую руку. Я собственноручно пристрелил его. Может быть, хоть теперь заставлю их повиноваться. От Халлорсена - ничего. Сколько, по его мнению, я еще могу продержаться в этом болотном аду? Рана здорово дает себя знать..."
"Итак, произошло самое страшное: ночью, пока я спал, эти дьяволы увели мулов и удрали. Остались только Мануэль и еще два парня. Мы долго гнались за беглецами, наткнулись на трупы двух мулов, - и это все. С таким же успехом можно искать звезду на Млечном Пути. Вернулись в лагерь полумертвые от усталости. Выберемся ли мы живыми - один бог знает. Очень болит рука. Только бы не заражение крови..."
"Сегодня решили как-нибудь выбираться отсюда. Навалили кучу камней, спрятали под ними письмо к Халлорсену. Я изложил в нем всю историю на тот случай, если он все-таки пришлет за мной. Потом передумал. Буду ждать здесь, пока он не вернется или мы не сдохнем, что, видимо, вероятнее..."
И так - до самого конца. Повесть о борьбе. Динни положила истрепанную пожелтевшую тетрадь и облокотилась на подоконник. Тишина и холодный лунный свет охладили ее боевой задор. Воинственное настроение прошло. Хьюберт прав: зачем обнажать душу, выставлять свои раны на всеобщее обозрение? Нет! Все что угодно, только не это. Нажать на все пружины. Да, нужно нажать, и она нажмет, чего бы ей это ни стоило.
IV
Эдриен Черрел был одним из тех убежденных сторонников сельской жизни, которые встречаются только в городах. Работа приковывала его к Лондону: он был хранителем антропологического музея.
Погруженный в изучение челюсти из Новой Гвинеи, которой пресса оказала весьма радушный прием, он только что сделал вывод: "Ерунда - обыкновенный низкоразвитый Homo sapiens", - когда сторож доложил:
- К вам молодая леди, сэр. Мисс Черрел, как я понимаю.
- Просите, Джеймс, - ответил Эдриен и подумал: "Если это не Динни, значит, я совсем выжил из ума". - О, Динни! Взгляни-ка. Канробер считает эту челюсть претринильской. Мокли - позднепилтдаунской, Элдон П. Бербенк - родезийской. А я утверждаю, что это просто Homo sapiens. Ты только посмотри на этот коренной зуб...
- Я смотрю, дядя Эдриен.
- Совершенно как у человека. Его хозяину была знакома зубная боль, а это несомненный признак эстетического развития. Недаром альтамиранская живопись и кроманьонская пещера найдены одновременно. Этот парень был Homo sapiens.
- Зубная боль - признак мудрости? Забавно! Я приехала повидаться с дядей Хилери и дядей Лоренсом, но решила сначала позавтракать с вами, чтобы чувствовать себя увереннее.
- Тогда пойдем в "Болгарское кафе".
- Почему именно туда?
- Потому что там хорошо кормят. Это сейчас рекламный ресторан, дорогая. Следовательно, там можно рассчитывать на умеренные цены. Хочешь попудрить носик?
- Да.
- В таком случае - вон в ту дверь.
Динни вышла. Эдриен стоял, поглаживая бородку и соображая, что можно заказать на восемнадцать шиллингов шесть пенсов. Будучи общественным деятелем без частных доходов, он редко имел в кармане больше фунта.
- Дядя Эдриен, - спросила Динни, когда им подали яичницу поболгарски, - что вам известно о профессоре Халлорсене?
- Это тот, который ездил в Боливию искать истоки цивилизации?
- Да, и взял с собой Хьюберта.
- А! И, насколько я понимаю, бросил его?
- Вы с ним встречались?
- Да. Я столкнулся с ним в тысяча девятьсот двадцатом, взбираясь на Малого грешника в Доломитовых Альпах.
- Он вам понравился?
- Нет.
- Почему?
- Видишь ли, он был вызывающе молод и побил меня по всем статьям. К тому же он напоминал мне игрока в бейсбол. Ты видела, как играют в бейсбол?
- Нет.
- А я видел один раз в Вашингтоне. Издеваешься над противником, чтобы вывести его из себя. Когда он бьет по мячу, орешь ему под руку: "Эх ты, вояка! ", "Ну и ловкач! ", "Президент Вильсон! ", "Старая дохлятина!" и прочее в том же роде. Таков уж ритуал. Важно одно - выиграть любой ценой.
- Вы тоже за выигрыш любой ценой?
- Разве в таких вещах сознаются, Динни?
- Значит, как только доходит до дела, все поступают так же?
- Я знаю только, что так бывает, Динни, - даже в политике.
- А вы сами, дядя, согласились бы выиграть любой ценой?
- Вероятно.
- Вы-то - нет, а я - да.
- Ты очень любезна, дорогая, но зачем такое самобичевание.
- Потому что история с Хьюбертом сделала меня кровожадной, как москит. Вчера я целую ночь читала его дневник.
- Женщина еще не утратила своей божественной безответственности, задумчиво вставил Эдриен.
- Вы полагаете, что нам угрожает ее потеря?
- Нет. Что бы там ни говорили представительницы вашего пола, вам никогда не уничтожить в мужчинах врожденного стремления опекать вас.
- Дядя Эдриен, чем легче всего уничтожить такого человека, как Халлорсен?
- Если не прибегать к палке, - насмешкой.
- Его гипотеза о боливийской культуре абсурдна, правда?
- Совершенно. Там, конечно, попадаются кое-какие любопытные каменные чудища, происхождение которых не выяснено, но теория Халлорсена, насколько я понимаю, не выдерживает критики. Только помни, дорогая: во все это окажется замешанным и Хьюберт.
- Не в научном плане: он же ведал только транспортом, - улыбнулась Динни, в упор взглянув на дядю. - Было бы неплохо высмеять этого шарлатана. Вы бы великолепно справились с этим, дядя.
- Змея!
- Разве разоблачать шарлатанов не долг честного ученого?
- Будь Халлорсен англичанином, - пожалуй. Но он американец, а это меняет дело.
- Почему? Я полагаю, наука стоит выше государственных границ?
- Только в теории. Практически же кое на что приходится закрывать глаза. Американцы очень обидчивы. Помнишь, какой шум они подняли недавно из-за эволюции? Если бы мы позволили себе посмеяться, дело могло дойти чуть ли не до войны.