Хьюберт гнал вовсю. Объяснение с Динни страшно расстроило его.
Меньше чем за два часа он покрыл добрых шестьдесят миль и в час дня уже был у отеля "Пьемонт". Он не обменялся с Халлорсеном ни словом с тех пор, как простился с ним шесть месяцев назад.
Молодой человек послал свою карточку и уселся в холле, плохо представляя себе, что скажет американцу. Когда вслед за мальчиком рассыльным перед ним выросла высокая фигура профессора, холод сковал все тело Хьюберта.
- Капитан Черрел! - воскликнул Халлорсен и протянул руку.
Отвращение к сценам возобладало в Хьюберте над первым естественным порывом. Он принял руку, но не ответил американцу даже легким пожатием пальцев.
- Из "Тайме" я узнал, что вы здесь. Нельзя ли нам куда-нибудь отойти?
Нужно поговорить.
Халлорсен отвел Хьюберта в нишу.
- Принесите коктейли, - бросил он официанту.
- Благодарю, я не хочу. Закурить разрешите?
- Надеюсь, это будет трубка мира, капитан?
- Не знаю. Извинения, которые сделаны не по убеждению, для меня ничто.
- Кто сказал, что они сделаны не по убеждению?
- Моя сестра.
- Ваша сестра, капитан Черрел, - редкостный человек и очаровательная юная леди. Я не хотел бы ей противоречить.
- Не возражаете, если я буду говорить откровенно?
- Конечно, нет!
- Тогда я скажу, что предпочел бы вовсе не получать извинений, чем знать, что обязан ими симпатии, которую вы питаете к одному из членов моей семьи.
- Видите ли, - помолчав, произнес Халлорсен, - я не могу снова написать в "Тайме" и заявить, что ошибался, когда приносил эти извинения. Надо думать, они этого не допустят. Я был очень раздражен, когда писал книгу. Я сказал об этом вашей сестре и это же повторяю вам. Я утратил тогда всякое чувство жалости и теперь раскаиваюсь в этом.
- Мне нужна не жалость, а справедливость. Подвел я вас или не подвел?
- Бесспорно одно: ваше неумение справиться с этой шайкой окончательно обрекло меня на провал.
- Согласен. Но скажите, я подвел вас по своей вине или потому, что вы возложили на меня невыполнимую задачу?
С минуту мужчины стояли, глядя друг другу в глаза и не произнося ни слова. Затем Халлорсен протянул руку.
- Будем считать, что виноват я, - сказал он.
Рука Хьюберта порывисто потянулась к нему, но на полпути остановилась.
- Одну минуту. Вы так говорите, чтобы угодить моей сестре?
- Нет, сэр, я так думаю.
Хьюберт пожал ему руку.
- Вот и великолепно! - воскликнул Халлорсен. - Мы не ладили, капитан, но с тех пор как я побывал в одном из ваших старинных поместий, я понял, почему так получилось. Я ожидал от вас того, чего вы, классический англичанин, не можете дать, - открытого выражения ваших чувств. Вижу, что вас надо переводить на наш язык. Я этого не сумел. Потому мы и ходили вслепую друг около друга. А это верный способ испортить себе кровь.
- Почему - не знаю, но кровь мы друг другу попортили как следует.
- Ну, ничего. Я не прочь еще раз начать все сначала.
Хьюберт вздрогнул.
- Я - нет.
- А теперь, капитан, позавтракаем вместе, и вы расскажете мне, чем я могу вам быть полезен. Я сделаю все, что вы скажете, чтобы исправить свою ошибку.
Хьюберт помолчал. Лицо его было бесстрастно, но руки слегка тряслись.
- Все в порядке, - сказал он. - Это пустяки.
И они вошли в ресторан.
XIII
Если на свете есть что-нибудь бесспорное, - в чем с полным основанием можно усомниться, - так это то, что все дела, связанные с государственными учреждениями, пойдут не так, как рассчитывает частное лицо.
Более опытная и менее преданная сестра, чем Динни, просто держалась бы от греха подальше. Но опыт еще не научил девушку, что письма обычно оказывают на важных персон воздействие, прямо противоположное тому, какого ожидает пишущий. Задев amour-propre [8] лорда Саксендена, чего, сталкиваясь с государственными деятелями, следует всемерно избегать, письмо привело лишь к одному результату: пэр решил устранится от этой истории. Неужели эта молодая особа хотя бы на минуту могла предположить, что он не заметил, как американец увивался вокруг нее? Словом, - о незримая ирония, присущая всем человеческим делам! - извинения Халлорсена лишь обострили щепетильность и подозрительность властей, и за два дня до конца своего годичного отпуска Хьюберт был извещен о продлении его на неопределенный срок и о переводе на половинный оклад впредь до результатов расследования, предпринятого в связи с запросом, который был сделан в палате общин майором Мотли, членом парламента. В ответ на заявление Халлорсена этот преисполненный гражданских чувств воин опубликовал письмо, где спрашивал, следует ли понимать, что убийство человека и факт порки, упомянутые в книге, на самом деле не имели места, и если это так, то чем объясняет американский джентльмен столь разительное противоречие в своих высказываниях. Это в свою очередь вынудило Халлорсена заявить через печать, что факты были именно таковы, как изложено в книге, но что выводы из них были сделаны ошибочные, а действия капитана Черрела полностью оправдывались необходимостью.
Получив извещение о том, что отпуск его продлен, Хьюберт отправился в военное министерство. Он не узнал там ничего утешительного, кроме того, что в дело "впуталось" боливийское правительство, как неофициально сообщил ему один знакомый. Эта новость не вызвала особых опасений в Кондафорде. Никто из четырех молодых людей, - Тесбери все еще гостили там, а Клер гостила в Шотландии, - не придал значения новому повороту дела, так как никто из них еще не представлял себе, до чего может дойти бюрократия, когда ее машина пущена в ход. Однако генералу все это показалось настолько зловещим, что он немедленно уехал к себе в клуб.
В этот день, после чая, натирая мелом кий в бильярдной, Джин Тесбери ровным голосом спросила:
- Что могут означать эти новости из Боливии, Хьюберт?
- Все, что угодно. Я, как вам известно, убил боливийца.
- Но ведь он покушался на вашу жизнь!
- Да, покушался.
Она отставила кий; ее смуглые тонкие и сильные руки сжали борт стола. Она неожиданно подошла к Хьюберту, тронула его за руку и сказала:
- Поцелуй меня. Я - твоя.
- Джин!
- Хьюберт, довольно рыцарства и прочей чепухи. Ты не должен страдать в одиночку от всего этого свинства. Я разделю твою судьбу. Поцелуй меня.
Поцелуй был дан - долгий и отрадный для обоих. Потом Хьюберт опомнился и сказал:
- Джин, это немыслимо, пока мои дела не наладятся.
- Конечно, они наладятся, но я тоже хочу помочь их наладить. Поженимся поскорее, Хьюберт! Отец может выделить мне сотню в год. Сколько наскребешь ты?
- У меня триста в год своих и половинный оклад, но я могу его лишиться.
- Итак, твердых четыреста в год. Люди женятся, имея куда меньше.
К тому же это только временно. Словом, можно жениться. Где?
Хьюберт задыхался,
- Когда шла война, - сказала Джин, - люди женились не раздумывая.
Они не ждали, пока мужчину убьют. Поцелуй меня еще.
Хьюберт задохнулся еще больше. Джин обвила ему руками шею. Гак Динни и застала их.
Не отнимая рук. Джин бросила:
- Динни, мы решили пожениться. Как ты думаешь, где лучше? В муниципалитете? Оглашение - это слишком долго.
Динни судорожно глотнула воздух.
- Я не думала, что ты так быстро сделаешь предложение, Джин.
- Пришлось. Хьюберт набит дурацким рыцарством. Нет, отец не согласится на гражданскую регистрацию. Почему бы нам не исхлопотать особое разрешение?
Руки Хьюберта, обнимавшие плечи Джин, отстранили девушку.
- Будь серьезней, Джин!
- А я и так серьезна. Если получим особое разрешение, никто ничего не узнает, пока все не кончится. Значит, никто и возражать не будет.
- Хорошо, - спокойно согласилась Динни. - Полагаю, что ты права. Раз уж делать, так делать быстро. Думаю, что дядя Хилери вас обвенчает.
Руки Хьюберта опустились.
- Вы обе рехнулись!
- Повежливей! - обрезала Джин. - Мужчины - нелепый народ. Сами чего-то хотят, а когда им это предложишь, торгуются, как старушонки. Кто этот дядя Хилери?