- Я совсем расстроился!
Он все еще сидел, подперев рукой голову, и за окном уже стемнело, когда в дверь постучал этот молодой человек со словами:
- Мистер Грэдмен, обедать придете в столовую или предпочитаете здесь?
- Лучше здесь, если вас не затруднит. Мне бы холодного мяса да каких-нибудь солений и стакан портера, если найдется.
Молодой человек подошел ближе.
- Для вас ужасное горе, мистер Градмен, вы та-с давно его знали. Его нелегко было узнать, но чувствовалось, что...
Что-то в Грэдмене прорвалось, и он заговорил:
- А-а, я помню его с детства - возил его в школу, учил составлять контракты - ни одного темного дела за ним не познаю; очень сдержанный был мистер Сомс, но никто лучше его не умел поместить капитал - разве что его дядюшка Николае. У него были свои неприятности, но он о них никогда не говорил; хороший сын, хороший брат, хороший отец - это, молодой человек, и вы знаете.
- О да! И очень добр был ко мне.
- В церковь ходить, правда, не любил, но честный был как стеклышко. Откровенностью не отличался; может, иногда суховат был, зато положиться на него можно было. Жаль мне вашу жену, молодой человек, очень жали. Как это случилось?
- Она стояла под окном, когда картина упала, по-видимому, не заметила. Он оттолкнул ее, и удар достался ему.
- Ну, вы подумайте!
- Да. Она никак не придет в себя.
В полумраке Грэдмен взглянул в лицо молодому человеку.
- Вы не убивайтесь, - сказал он. - Она обойдется. С кем не случалось. Родных, вероятно, известили? Вот только что, мистер Майкл, его первая жена, миссис Ирэн, та, что вышла потом за мистера Джолиона; она, говорят, еще жива; может, ей захотелось бы передать ему, на случай, если он очнется, что прошлое забыто и все такое.
- Не знаю, мистер Грэдмен, не знаю.
- "И остави нам долги наши, яко же и мы оставляем..." Он очень был к ней привязан когда-то.
- Да, я слышал, но есть вещи, которые... Впрочем, миссис Дарти знает ее адрес, можно у нее спросить. Она ведь здесь.
- Я это обдумаю. Я помню свадьбу миссис Ирэн - очень она была бледная; а какая красавица!
- Да, говорят.
- Теперешняя-то - француженка - наверно, не скрывает своих чувств. Хотя - если он без сознания... - В лице молодого человека ему почудилось что-то странное, и он добавил: - Я мало о ней знаю. Боюсь, не очень ему везло с женами.
- Некоторым, знаете ли, не везет, мистер Грэдмен. Думаю, это потому, что люди слишком много видят друг Друга.
- Всяко бывает, - сказал Грэдмен. - Вот у нас с миссис Грэдмен за пятьдесят два года ни одной размолвки не было, а это, как говорится, срок немалый. Ну, не буду вас задерживать, идите к мисс Флер. Надо ее подбодрять. Так мне холодного мяса с огурчиком. Если я понадоблюсь, дайте мне знать - днем ли, ночью, все равно. А если миссис Дарти захочет меня видеть, я к ее услугам.
Разговор успокоил его. Этот молодой человек симпатичнее, чем ему казалось. Он почувствовал, что огурчик съест с удовольствием. После обеда ему передали: не сойдет ли он в гостиную к миссис Дарти.
- Подождите меня, милая, - сказал он горничной, - я дороги не знаю.
Вымыв руки и лицо, он пошел за ней вниз, по лестнице притихшего дома. Ну и комната! Пустовато, но порядок образцовый, кремовые панели, фарфор, рояль.
Уинифрид Дарти сидела на диване перед горящим камином. Она" встала и взяла его за руку.
- Так хорошо, что вы здесь, Грэдмен, - сказала она, - вы наш самый старый друг.
Лицо у нее было странное, точно она и хотела бы заплакать, да разучилась. Он помнил ее ребенком и молоденькой модницей, участвовал в составлении ее брачного контракта и не раз сокрушался по поводу ее супруга; а каких трудов стоило выяснить, сколько в точности задолжал этот джентльмен к тому времени, когда слетел с лестницы в Париже и сломал себе шею! И до сих пор он ежегодно подготовлял ей расчет подоходного налога.
- Вам бы поплакать хорошенько, - сказал он, - стало бы легче. Но ведь еще не все пропало, у мистера Сомса здоровье крепкое, и пить он как будто не пил; еще, может, вытянет.
Она покачала головой. Угрюмое, решительное выражение ее лица напомнило ему ее старую тетку Энн. При всей ее светскости пережить ей пришлось немало - немало пришлось пережить.
- Удар пришелся ему вот сюда, - сказала она, - наискось, в правый висок. Мне будет страшно одиноко без него; только он...
Грэдмен погладил ее по руке.
- Да, да! Но не будем терять надежды. Если он очнется, я буду здесь. - Он сам не мог бы объяснить, что в этом утешительного. - Я все думал: хотел бы он, чтоб известили миссис Ирэн? Тягостно думать, что он может умереть с непрощенной обидой в сердце. Дело, конечно, давнишнее, но на страшном суде...
Слабая улыбка затерялась в резких морщинах вокруг рта Уинифрид.
- Не стоит его этим тревожить, Грэдмен; это теперь не принято.
Грэдмен издал неясный звук, словно внутри его столкнулись его вера и уважение к семье, которой он служил шестьдесят лет.
- Ну, вам виднее, - сказал он. - Нехорошо, если чтонибудь останется у него на совести.
- У нее на совести, Грэдмен.
Грэдмен перевел взгляд на дрезденскую пастушку.
- Трудно сказать, когда дело идет о прощении. И еще я хотел поговорить с ним об его стальных акциях; они могли бы давать больше. Но, видно, ничего не поделаешь. Счастье, что ваш батюшка до этого не дожил, - и убивался бы мистер Джемс! Не та уже будет жизнь, если мистер Сомс...
Она поднесла руку к губам и отвернулась. Вся светскость слетела с ее отяжелевшей фигуры. В сильном волнении Грэдмен двинулся прочь.
- Я не буду раздеваться, на случай если окажусь нужным. У меня все с собой. Спокойной вам ночи!
Он поднялся по лестнице, на цыпочках прошел мимо двери Сомса и, войдя в свою комнату, зажег свет. Огурцы убрали; постель его была приготовлена на ночь, байковый халат вынут из чемодана. Сколько внимания! И он опустился на колени и стал молиться вполголоса, меняя положенные слова, и закончил так: "И за мистера Сомса, господи, прими душу его и тело. Остави ему прегрешения его и избави его от жестокосердия и греха, прежде чем уйти ему из мира, и да будет он как агнец невинный, и да обретет милосердие твое. Твой верный слуга. Аминь". Кончив, он еще постоял на коленях на непривычно мягком ковре, вдыхая знакомый запах байки и минувших времен. Он встал успокоенный. Снял башмаки - на шнурках, с квадратными носками - и старый сюртук, надел егеровскую фуфайку, затворил окно. Потом взял с кровати пуховое одеяло, накрыл лысую голову огромным носовым платком и, потушив свет, уселся в кресле, прикрыв одеялом колени.