У окна отец Сомса, Джемс, все ещё разглядывал марку на фарфоровой вазе.
— Удивляюсь, как Джолион разрешил эту помолвку, — обратился он к тёте Энн. — Говорят, что свадьба отложена бог знает на сколько. У этого Босини (он сделал ударение на первом слоге) ничего нет за душой. Когда Уинифрид выходила за Дарти, я заставил его оговорить каждый пенни[4] — и хорошо сделал, а то бы они остались ни с чем!
Тётя Энн взглянула на него из глубины бархатного кресла. На лбу у неё были уложены седые букли — букли, которые, не меняясь десятилетиями, убили у членов семьи всякое ощущение времени. Тётя Энн промолчала, она берегла свой старческий голос и говорила редко, но Джемсу, совесть у которого была неспокойна, её взгляд сказал больше всяких слов.
— Да, — проговорил он, — у Ирэн не было своих средств, но что я мог поделать? Сомсу не терпелось; он так увивался около неё, что даже похудел.
Сердито поставив вазу на рояль, он перевёл взгляд на группу у дверей.
— Впрочем, я думаю, — неожиданно добавил он, — что это к лучшему.
Тётя Энн не попросила разъяснить это странное заявление. Она поняла мысль брата. Если у Ирэн нет своих средств, значит она не наделает ошибок; потому что ходили слухи… ходили слухи, будто она просит отдельную комнату, но Сомс, конечно, не…
Джемс прервал её размышления.
— А где же Тимоти? — спросил он. — Разве он не приехал?
Сквозь сжатые губы тёти Энн прокралась нежная улыбка.
— Нет, Тимоти решил не ездить; сейчас свирепствует дифтерит, а он так подвержен инфекции.
Джемс ответил:
— Да, он себя бережёт. Я вот не имею возможности так беречься.
И трудно сказать, чего было больше в этих словах — восхищения, зависти или презрения.
Тимоти и в самом деле показывался редко. Самый младший в семье, издатель по профессии, он несколько лет назад, когда дела шли как нельзя лучше, почуял возможность застоя, который, правда, ещё не наступил, но, по всеобщему мнению, был неминуем, и, продав свою долю в издательстве, выпускавшем преимущественно книги религиозного содержания, поместил весьма солидный капитал в трехпроцентные консоли. Этим поступком он сразу же поставил себя в обособленное положение, так как ни один Форсайт ещё не довольствовался меньшим, чем четыре процента; и эта обособленность медленно, но верно расшатала дух человека, и так уже наделённого чрезмерной осторожностью. Тимоти стал почти мифическим существом чем-то вроде символа обеспеченного дохода, без которого немыслима форсайтская вселенная. Он не решился на такой неблагоразумный поступок, как женитьба, и ни при каких обстоятельствах не захотел обзаводиться детьми.
Джемс снова заговорил, постукивая пальцем по фарфоровой вазе:
— Не настоящий Вустер[5]. Джолион, наверно, рассказывал тебе про этого молодого человека. Насколько мне известно, у него нет ни дела, ни доходов, ни сколько-нибудь серьёзных связей; но я ведь ничего не знаю — мне никогда ничего не рассказывают.
Тётя Энн покачала головой. По её старческому лицу с орлиным носом и квадратным подбородком пробежала дрожь; она стиснула свои худые паучьи лапки и переплела пальцы, как бы незаметно набираясь силы воли.
Старшая из всех Форсайтов, тётя Энн занимала в семье не совсем обычное положение. Беспринципные эгоисты — впрочем, не в большей степени, чем их ближние, — Форсайты пасовали перед неподкупной тётей Энн, а когда приходилось поступать уж очень беспринципно, им не оставалось ничего другого, как стараться избегать встреч с ней.
Заложив одна за другую свои длинные худые ноги, Джемс, все ещё стоявший у окна, снова заговорил:
— Джолион, конечно, сделает по-своему. У него нет детей… — и запнулся, вспомнив о существовании сына Джолиона, молодого Джолиона, отца Джун, который натворил таких дел в прошлом и погубил себя, бросив жену и ребёнка ради какой-то гувернантки. — Впрочем, — поторопился добавить Джемс, — пусть делает как знает, я думаю, он может себе разрешить это. А сколько он даст ей? Наверно, тысячу в год, ведь у него больше нет наследников.
Он протянул руку щеголеватому, чисто выбритому человеку с почти голым черепом, длинным кривым носом, полными губами и холодным взглядом серых глаз, смотревших из-под прямых бровей.
— А, Ник, — пробормотал он, — как поживаешь?
Николас Форсайт, подвижной, как птица, и похожий на развитого не по летам школьника (совершенно законным путём он нажил солидный капитал, будучи директором нескольких компаний), вложил в холодную ладонь Джемса кончики своих ещё более холодных пальцев и быстро отдёрнул их.
4
Когда Уинифрид выходила за Дарти, я оговорил каждый пенни… — До издания закона в 1882 г. об имуществе замужних женщин все имущество принадлежало безраздельно мужу. Однако составленная должным образом дарственная запись на имя жены сохраняла за ней право распоряжаться своим имуществом (Уинифрид и Дарти вступили в брак в 1879 г.).
5
Вустер — здесь: марка английского фарфора. Город Вустер с XVIII в. был известен своими изделиями из фарфора.