Усевшись в фаэтон, он взял вожжи и, щурясь от яркого солнца, бившего ему прямо в бледное старческое лицо, медленно осмотрелся по сторонам. Адольф уже занял своё место позади; грум с кокардой на фуражке держал лошадей под уздцы, готовый каждую минуту отскочить в сторону; все дожидалось знака Суизина, и он подал этот знак. Экипаж рванулся вперёд и в мгновение ока с грохотом подкатил к дому Сомса.
Ирэн не заставила себя ждать и села в фаэтон, как Суизин рассказывал потом у Тимоти, «с лёгкостью… э-э… с лёгкостью Тальони[41], без всякой суетни, без всяких этих «ах! мне неудобно, ах! мне тесно!», а главное – Суизин особенно напирал на это, глядя на миссис Смолл, которая не знала, куда деваться от смущения, – без всяких дурацких страхов!» Тёте Эстер он описал шляпу Ирэн так:
– Ничего похожего на теперешние лопухи, которые собирают на себя пыль, – маленькая, аккуратненькая, – он описал рукой круг, – с белой вуалеткой, столько вкуса!
– А из чего она? – спросила тётя Эстер, с томным воодушевлением встречавшая всякое упоминание о нарядах.
– Из чего? – переспросил Суизин. – Ну почём я знаю? – и погрузился в такое глубокое молчание, что тётя Эстер начала побаиваться, не столбняк ли у него. Она не пыталась растолкать Суизина, это было не в её обычаях.
«Хоть бы пришёл кто-нибудь, – думала тётя Эстер, – не нравится мне его вид!»
Но вдруг Суизин очнулся.
– Из чего? – протянул он хрипло. – Из чего же она была сделана?..
Не успели проехать и четырех миль, как Суизин окончательно уверился, что Ирэн довольна поездкой. Её лицо было так нежно под белой вуалью, тёмные глаза так сияли на весеннем солнце, а когда Суизин говорил что-нибудь, она взглядывала на него и улыбалась.
В субботу утром Сомс застал Ирэн за письмом к Суизину, в котором она отказывалась от поездки. Почему ей вдруг понадобилось отказывать ляде Суизину, спросил Сомс. Пусть отказывает своей родне, но его родственникам он не позволит отказывать.
Она пристально посмотрела на Сомса, разорвала записку и сказала:
– Хорошо!
И начала писать другую. Он случайно заглянул ей через плечо и увидел, что записка адресована Босини.
– О чём ты ему пишешь? – спросил Сомс.
Ирэн посмотрела на него все тем же пристальным взглядом и спокойно ответила:
– Он просил меня кое-что сделать для него.
– Гм! – сказал Сомс. – Комиссии! В таком случае тебе скоро придётся забросить все свои дела! – и замолчал.
Суизин вытаращил глаза, услышав о Робин-Хилле; для его лошадей это был солидный конец, и он привык обедать в половине восьмого, до того, как в клубе наберётся народ; новый шеф внимательнее относится к ранним обедам – ленивая бестия!
Однако Суизину хотелось взглянуть на постройку. Такая вещь, как дом, способна заинтересовать любого Форсайта, в особенности Форсайта, работавшего когда-то по части аукционов. В конце концов расстояние – пустяки. В молодые годы он снимал комнаты в Ричмонде, держал экипаж и пару лошадей и каждый божий день ездил по делам в город. Недаром ему дали прозвище «Форсайт четвёркой!» Его кабриолет и лошадей хорошо знали между Хайд-парком и «Звездой и подвязкой». Герцог Z. хотел купить у него выезд, давал двойную цену, но он не продал; он сам умеет отличить плохое от хорошего, так ведь? Квадратное, чисто выбритое старческое лицо Суизина озарилось горделивым торжеством, он повёл головой между уголками стоячего воротничка, охорашиваясь, как индюк.
Какая очаровательная женщина! Он подробно описал её платье тёте Джули, которая только всплёскивала руками, приходя в ужас от его выражений.
Облегающее, как перчатка, ни одной морщинки, как на барабане; вот это ему нравится, не то что теперешние общипанные пугала! Он уставился на миссис Септимус Смолл, которая была копией Джемса – такая же длинная и тощая.
– В ней чувствуешь стиль, – продолжал Суизин. – такая под стать самому королю! И вместе с тем как спокойно держится!
– Она, кажется, совсем тебя покорила, – протянула из своего угла тётя Эстер.
Когда кто-нибудь нападал на Суизина, он прекрасно все слышал.
– Что такое? Я сумею… отличить… хорошенькую… женщину от дурнушки и заявляю, что среди нашей молодёжи для неё нет достойного человека; может быть… ты знаешь такого… ну… может быть… ты знаешь?
– А, – протянула тётя Эстер, – спроси Джули!..
Однако ещё задолго до Робин-Хилла Суизин, не привыкший к таким прогулкам, почувствовал неодолимую сонливость; он правил с закрытыми глазами, и только благодаря многолетней выдержке его высокая статная фигура не клонилась набок.
Босини, поджидавший их, вышел навстречу, и все трое направились к дому. Суизин впереди, поигрывая тяжёлой тростью с золотым набалдашником, которую Адольф сунул ему в руку, ибо езда в экипаже сказывалась на коленях Суизина. Он надел меховое пальто, предвидя, что в недостроенном доме будут гулять сквозняки.
Лестница великолепная! Как во дворце! Не мешало бы здесь поставить какую-нибудь статую! Он остановился как вкопанный между колоннами внутреннего дворика и с недоумевающим видом поднял трость.
– А здесь что будет, в этом вестибюле, или как это называется? – Суизин взглянул на стеклянный потолок, и вдруг его осенило: – А-а! бильярдная!
Услышав, что здесь будет мощёный двор с клумбой посередине, он повернулся к Ирэн:
– Загубить столько места под цветы? Послушайтесь моего совета и поставьте здесь бильярд!
Ирэн улыбнулась. Она подняла вуаль, повязав её вокруг лба, как монашескую косынку, и тёмные глаза, улыбавшиеся из-под белой вуали, показались Суизину ещё более очаровательными. Он кивнул. Он знает, что Ирэн последует его совету.
Мало что найдя сказать о гостиной и столовой, Суизин отметил лишь, что комнаты эти «поместительные», зато пришёл в восторг – насколько ему позволяло чувство собственного достоинства – от винного погреба, куда он спустился по каменным ступенькам вслед за Босини, освещавшим путь фонарём.
– Здесь хватит места для шестисот-семисот дюжин, – сказал Суизин, солидный погребок!
Босини выразил желание показать им дом с опушки рощицы под откосом, но Суизин решительно остановился.
– Отсюда тоже прекрасный вид, – сказал он, – у вас тут найдётся что-нибудь вроде стула?
Стул принесли из палатки Босини.
– Вы ступайте, – кротко сказал он, – ступайте вдвоём! А я посижу здесь, полюбуюсь видом.
Суизин сел под дубом, на солнышке: квадратный, прямой, он вытянул одну руку, опиравшуюся на трость, другую положил на колени; меховое пальто нараспашку, плоские поля цилиндра, как кровля, нависшая над бледным квадратом его лица; взгляд неподвижный, пустой, устремлённый на расстилавшийся перед ним вид.
Суизин закивал головой, глядя, как они идут полем внизу. В сущности говоря, нечего жалеть, что его оставили одного посидеть спокойно и подумать. Воздух был мягкий, на солнце не очень припекало, вид отсюда прекрасный, замеча… Его голова склонилась немного набок. Он встрепенулся и подумал: «Странно! Я, кажется…» Они машут ему снизу! Он поднял руку и тоже помахал им. «Вон куда забрались, вид заме…» Голова у него склонилась влево; он снова встрепенулся; голова склонилась вправо и так и осталась: он спал.
И спящий Суизин, страж на вершине холма, царил над, этим видом – замечательным! – как некое изваяние, высеченное художником в далёкие языческие времена по заказу первобытного Форсайта в знак торжества духа над материей!
И все его бесчисленные предки, которые по воскресным дням выходили, бывало, подбоченясь, окинуть свои поля взглядом серых неподвижных глаз, таивших захватнический инстинкт, инстинкт обладания, исключавший все интересы, кроме своих собственных, – все эти бесчисленные поколения, казалось, собрались вокруг Суизина на вершине холма.
Но жадный форсайтский дух Суизина бодрствовал; он пустился в далёкое странствование по неведомым чащам фантазии, вслед за теми двумя, посмотреть, что они делают в роще – в той роще, которую Весна наполнила запахом земли и набухающих почек, пением птиц без числа, полчищем колокольчиков и нежной молодой травы, золотом солнца, разлившимся по верхушкам деревьев; посмотреть, как те двое идут рядом, плечо к плечу, по узкой тропинке, идут так близко, что то и дело касаются друг друга; заглянуть в тёмные глаза Ирэн, от которых Весна, словно от воришек, не уберегла своего сердца. И дух его, как незримый страж, останавливался вместе с ними взглянуть на мёртвый пушистый комочек крота, серебристую шкурку которого ещё не тронули ни роса, ни дождь; посмотреть на склонённую голову Ирэн, на её мягкие, подёрнувшиеся грустью глаза; на молодого человека, не сводившего с неё пристального, странного взгляда. Дух Суизина шёл с ними дальше, через вырубку, расчищенную топором дровосека, по смятому ковру колокольчиков, мимо срубленного дерева, лежавшего рядом с зияющим раной пнём. Вместе с ними перелез через упавший ствол и отправился дальше, к опушке, откуда открывалась неведомая страна, издалека славшая им своё «ку-ку! ку-ку!»