Сомс встал, выпил воды, сделал несколько глубоких вдохов и поразмял ноги. Кто это ему вчера говорил, что нет такой вещи, из-за которой он лишился бы сна хоть на пять минут? Наверно, этот человек здоров как бык или врет, как барон Мюнхгаузен. Он взял книгу, но мысли все время вертелись вокруг того, что он мог бы реализовать из своего состояния. Не считая картин, решил он, его состояние, наверно, не меньше двухсот пятидесяти тысяч фунтов; и, кроме Флер, у него никого нет, а она уже обеспечена. Для жены он тоже выделил средства – она превосходно может на них жить во Франции. Что же касается его самого – не все ли ему равно? Комната в клубе, поближе к Флер – ему будет так же хорошо, как и сейчас, может быть даже лучше! И вдруг он увидел, что нашел выход из всех своих неприятностей и страхов. Представив себе худшее, что его ждало впереди, – потерю состояния, – он изгнал демона. Книга «Рыдающая черепаха», из которой он не прочел ни слова, выпала у него из рук; он уснул...
Встреча со «Старым Монтом» состоялась в «Клубе шутников» сейчас же после завтрака. Телеграфная лента в холле, на которую он взглянул мимоходом, отмечала дальнейшее падение марки. Так он и думал: она совершенно обесценивается.
Прихлебывающий кофе баронет показался Сомсу прямо-таки оскорбительно веселым. «Держу пари, что он ничего не подозревает. Хорошо, – подумал Сомс, – сейчас я, как говаривал старый дядя Джолион, преподнесу ему, сюрприз!» И без предисловий он начал:
– Добрый день, Монт. Марка обесценена, вы понимаете, что ОГС потерпело около четверти миллиона убытка на этих злополучных иностранных контрактах Элдерсона. Я не уверен, что на нас не ляжет обвинение за такой ничем не оправданный риск. Но поговорить с вами я хотел, собственно, вот о чем. – Он подробно изложил свой разговор с клерком Баттерфилдом, наблюдая за бровями собеседника, и закончил словами: – Что вы на это скажете?
Сэр Лоренс, качая ногой так, что все его тело тряслось, вскинул монокль:
– Галлюцинации, мой дорогой Форсайт. Я знаком с Элдерсоном всю жизнь. Мы вместе учились в Уинчестере.
Опять, опять! О боже!
– Это еще ничего не значит, – медленно проговорил Сомс, – один человек, с которым я учился в Молборо, сбежал с кассой офицерского собрания и с женой полковника и нажил состояние в Чили на помидорных консервах. Суть вот в чем: если рассказ этого человека – правда, то мы в руках злостного афериста. Это не годится, Монт. Хотите позондировать его и посмотреть, что он скажет? Ведь вам было бы не особенно приятно, если бы про вас говорили такие вещи? Хотите, пойдем вместе?
– Да, – вдруг согласился сэр Лоренс. – Вы правы. Пойдем вместе. Это неприятно, но пойдем вместе. Надо ему все сказать.
– Сейчас?
– Сейчас.
Они торжественно взяли цилиндры и вышли.
– Мы, я полагаю, возьмем такси, Форсайт?
– Да, – сказал Сомс.
Машина медленно объехала львов на Трафальгар-сквере, потом быстро покатила по набережной. Старики сидели рядом, неотступно глядя вперед.
– Мы ездили с ним охотиться месяц тому назад, – сказал сэр Лоренс. Вы знаете гимн: «Господь – наш щит в веках минувших». Очень хороший гимн, Форсайт, Сомс не отвечал. Ну, теперь пошел трещать!
– У нас пели его в то воскресенье, – продолжал сэр Лоренс. – У Элдерсона был когда-то приятный голос, он пел даже соло. Теперь-то у него настоящий козлетон, но исполнение неплохое, – он засмеялся своим пискливым смешком.
«Интересно, бывает этот человек когда-нибудь серьезным?» – подумал Сомс и проговорил вслух:
– Если мы узнаем, что история с Элдерсоном – правда, и скроем ее нас всех, чего доброго, посадят на скамью подсудимых.
Сэр Лоренс поправил монокль.
– Черт возьми, – сказал он.
– Вы сами с ним поговорите, – продолжал Сомс, – или предоставите мне?
– По-моему, лучше вам, Форсайт; не вызвать ли нам и этого молодого человека?
– Подождем, посмотрим, – сказал Сомс.
Они поднялись в контору ОГС и вошли в кабинет правления. В комнате было холодно, стол ничем не был покрыт; старый конторщик ползал, словно муха по стеклу, наполняя чернильницы из бутыли.
– Спросите директора-распорядителя, не будет ли он любезен принять сэра Лоренса Монта и мистера Форсайта? – обратился к нему Сомс.
Старый клерк заморгал, поставил бутыль и вышел.
– Теперь нам надо быть начеку, – тихо проговорил Сомс, – он, разумеется, будет все отрицать.
– Надеюсь, Форсайт, надеюсь. Элдерсон – джентльмен.
– Никто так не лжет, как джентльмены, – вполголоса проворчал Сомс.
Они молча стояли у пустого камина, пристально рассматривая свои цилиндры, стоявшие рядом на столе.
– Одну минуту! – внезапно сказал Сомс и, пройдя через всю комнату, открыл противоположную дверь. Там, как и говорил молодой клерк, было что-то вроде коридорчика между кабинетом правления и кабинетом директора, с дверью, выходившей в главный коридор. Сомс вернулся, закрыл дверь и, подойдя к сэру Лоренсу, снова погрузился в созерцание цилиндров.
– География правильна, – сказал он хмуро.
Появление директора-распорядителя было отмечено стуком монокля сэра Лоренса, звякнувшего о пуговицу. Весь вид Элдерсона – черная визитка, чисто выбритое лицо и серые, довольно сильно опухшие глаза, розовые щеки и аккуратно разложенные на лысом яйцевидном черепе волоски, и губы, которые то вытягивались вперед, то стягивались в ниточку, то расходились в улыбке, – все это до смешного напоминало Сомсу старого дядю Николаев в среднем возрасте. Дядя Ник был умный малый – «самый умный человек в Лондоне», как кто-то назвал его, – но никто не сомневался в его честности. Сомнение, неприязнь всколыхнули Сомса. Казалось чудовищным предъявлять такое обвинение человеку одного с тобой возраста, одного воспитания. Но глаза молодого Баттерфилда, глядевшие так честно, с такой собачьей преданностью! Выдумать такую штуку – да разве это мыслимо?