— Поправляется, спасибо.
— Ну, я рада за вас! Наверно, у вас на душе полегчало.
— Еще бы! — сказал Бикет.
Хозяйка подумала: «Худ, как щепка, похож на невареную креветку, а глазищи-то какие!»
— Вот квитанция, очень вам благодарна. Простите, что я вас беспокоила, но времена нынче тяжелые.
— Это верно, — сказал Бикет, — всего хорошего!
Держа квитанцию и студень в левой руке, он открыл свою дверь.
Его жена сидела перед чуть тлеющим огнем. Подстриженные черные волосы, вьющиеся на концах, отросли за время болезни; она встряхнула головой, обернувшись к нему, и улыбнулась. Би-кету — и не впервые — эта улыбка показалась странной, «ужасно трогательной», загадочной — словно жена его понимает то, чего ему не понять.
— Ну, Вик, студень я принес знаменитый и за квартиру заплатил.
Он сел на валик кресла, и она положила пальцы ему на колено — тонкая, синевато-бледная ручка выглядывала из рукава темного халатика.
— Ну как, Тони?
Лицо худое, бледное, с огромными темными глазами и красивым изгибом бровей, казалось, глядит на тебя словно издалека, а как взглянет — так и защемит сердце. Вот и теперь у него защемило сердце, и он сказал:
— А как ты себя чувствуешь сегодня?
— Хорошо, много легче. Теперь я скоро выйду.
Бикет наклонился и припал к ее губам. Поцелуй длился долго — все чувства, которые он не умел выразить в течение последних трех недель, вылились в этом поцелуе. Он снова выпрямился, «словно оглушенный», уставился на огонь и сказал:
— Новости невеселые, я остался без места, Вик.
— О Тони! Почему же?
Бикет глотнул воздуху.
— Да, видишь, дела идут неважно, и штаты сокращаются.
Он совершенно определенно решил, что лучше подставит голову под газ, чем расскажет ей правду.
— О господи! Что же мы будем делать?
Голос Бикета стал тверже:
— Ты не тревожься — я уж устроюсь! — И он даже засвистал.
— Но ведь тебе так нравилась эта работа!
— Разве? Просто мне нравился кое-кто из ребят, но сама работа — что же в ней хорошего? Целый день без конца заворачивать книжки в подвале. Ну, давай поедим и пораньше ляжем спать, — мне кажется, что теперь, на свободе, я мог бы проспать целую неделю подряд.
Готовя с ее помощью ужин, он старался не глядеть ей в глаза — из страха, что у него опять «защемит сердце». Они были женаты всего год, познакомились в трамвае, и Бикет часто удивлялся, что привязало ее к нему, — он был на восемь лет старше, в армию не взят по состоянию здоровья. И все-таки она, наверно, любит его — иначе она не стала бы смотреть на него такими глазами.
— Сядь и попробуй студня.
Сам он ел хлеб с маргарином и пил какао — у него вообще был неважный аппетит.
— Сказать тебе, чего бы мне хотелось? — проговорил он. — Мне бы хотелось уехать в Центральную Австралию! Там у нас была про это книжка. Говорят, туда большая тяга. Хорошо бы на солнышко! Я уверен, что попади мы на солнышко, мы с тобой стали бы вдвое толще, чем сейчас. Хотелось бы увидеть румянец на твоих щечках, Вик!
— А сколько стоит туда проехать?
— Много больше, чем мы с тобой можем достать, в том-то и беда. Но я все думаю. С Англией пора покончить. Тут слишком много таких, как я.
— Нет, — сказала Викторина, — таких, как ты, мало!
Бикет взглянул на нее и быстро опустил глаза в тарелку.
— За что ты полюбила меня?
— За то, что ты не думаешь в первую очередь о себе, вот за что.
— Думал сперва, пока с тобой не познакомился, но для тебя, Вик, я на все пойду!
— Ну, тогда съешь кусочек студня, он страшно вкусный.
Бикет покачал головой.
— Если б можно было проснуться в Центральной Австралии, — сказал он. — Но верно одно — мы проснемся опять в этой паршивой комнатенке. Ну, не беда, достану работу и заработаю!