Тулле посмотрел на меня так, словно я дитё неразумное:
— Ты же дрался с солнечным жрецом в Бриттланде. Скажи, был ли он слаб?
— Нет.
— Ты видел сарапов здесь, в Гульборге. Скажи, слабы ли они?
— Ну, близко я к ним не подходил, но руны у них есть.
— Речи жрецов, за которыми нет бога, не должны быть правдивыми. Сами сарапы не чураются благодати и тоже сражаются с тварями, ничуть не меньше нордов. А для богов нет разницы, кто именно вычерпывает воду из протекающей лодки: сарапы или норды. Кто сильнее, тот и останется.
— Но мы же… — я аж растерялся, — мы же славим богов так, как положено! Возносим хвалы, приносим жертвы, посвящаем драккары…
— Кого ты возьмешь в хирд: того, кто хвалит тебя и приносит пиво, или того, кто умеет драться? Вот то-то и оно. К тому же для богов наши битвы не больше, чем детская ссора из-за потрясушки.
Мы замолчали. Я всё никак не мог прогнать из головы видение со щепкой, швыряемой из стороны в сторону огромными волнами. И с лодкой, меж досок которой вместо воды просачиваются твари. Что толку бороться, коли мы всё равно рано или поздно утонем?
А потом встряхнулся и смекнул, что Тулле так ничего и не подсказал мне.
— Значит, ты не знаешь, что делать прямо сейчас и прямо здесь?
— Становись сильнее! Расти свой дар и свой хирд! Только так тебя заметят боги, — усмехнулся Тулле, но тут же посерьезнел. — Скажу лишь одно: тебе нельзя видеться с Набианором. И нельзя, чтобы кто-то в Гульборге разгадал твой дар.
— Ну, насчет дара-то я и сам знаю. А чего с Набианором? А вдруг я его на дороге встречу?
— На дороге пусть. Лишь бы он не заговорил с тобой.
Словом, вышел я от Тулле, ничуть не успокоившись. Вместо ответов у меня появилось еще больше вопросов. И чего я ждал? С Мамировыми жрецами всегда так. Но мне всё же полегчало. Что такое мои беды по сравнению с целым миром, пожираемым Бездной? Немудрено, что Мамир не спешил помогать нам.
Дни тянулись, как застаревший мед. Было жарко, душно и скучно. Все монетки, данные Хотевитом и выигранные у Толстяка Болли, закончились, и ульверы начали дуреть от безделья.
Хальфсен нашел нескольких лекарей, но все они лишь драли зубы да давали мази, сделанные из верблюжьего дерьма и оливкового масла, которое фагры пихали во всё, что только можно. Я долго думал, водить к ним Альрика или можно как-то иначе их проверить. Простодушный подсказал более хитрый способ: показывать Живодера и спрашивать, чем тот болен. Если лекарь не сумеет разглядеть почерневшее после Безднова ритуала нутро, то и с Альриком не справится. И ни один не понял, что с Живодером не так, все говорили про нутряную хворь, про старые раны, про заговор, наведенный завистниками.
Впрочем, Живодеру понравилось ходить по лекарям, особенно когда те просили его снять рубаху, чтоб потыкать пальцами в живот и в грудь. Тогда он с ухмылкой скидывал всю одежду вплоть до штанов и показывал свои шрамы. Мне даже показалось, будто их стало больше. Потом Живодер начинал рассказывать, какой шрам от чего, даже выучил несколько фагрских слов ради этого. Редкий лекарь не прогонял нас после такого! Лишь один заинтересовался, стал расспрашивать Живодера, чем тот залечивал раны, даже записал, как варить особую мазь, которой бритт исцелял не только себя, но и всех нас.
Вскоре нас стали гнать еще с порога. Слухи о полоумных нордах, что ходят по лекарям да показывают драные шкуры, быстро разбежались по городу.
Потом мы прослышали про колдунью, что живет в пещере недалече от города, да про нее сказывали, будто в оплату она берет лишь золото. И сомневался я насчет той колдуньи. Слухи-то были лишь о предсказаниях, о приворотах-отворотах да о зелье, что дитё в женском животе изводит. Что та старуха знает о Бездне? Сумеет ли излечить измененного?
Нашли мы и того лекаря, о котором мне фагр-купец в Альфарики толковал. Ну, что из дальних земель приехал. Тот фагр еще про двадцатую руну что-то говорил, но вроде как это не про лекаря, а про его наставника. И вот к заморскому лекарю мы попасть никак не могли: ни с золотом, ни без него. Уж больно много народу жаждет с ним встретиться, разве что с покровителем пробьемся. Но покровителя еще нужно найти.
Еще мы походили к жрецам. И вот тогда я убедился в правоте Тулле.
В главный сольхус, что с золотой крышей, мы даже соваться не стали, знали, что туда пускают лишь всяких ярлов да сарапов. А вот в сольхусы поменьше, коих понатыкано по всему Гульборгу видимо-невидимо, вход был открыт всем. Ни один солнечный жрец не увидал ничего особенного в Живодере! Эти бритоголовые любезно встречали иноземных воинов, то бишь нас, рассказывали про своего бога и почти всегда предлагали присоединиться к войску Набианора, мол, там и плата хороша, и рун много получим, и славу-почет тоже. Я как-то ради смеха спросил, возьмут ли нас к Солнцезарным, так жреца аж перекосило. Он залепетал, что Солнцезарные — это лучшие воины, все хускарлы-хельты с чудесными способностями, дарованными пророком света, к тому же они все эти… раальнаби, то есть видевшие пророка и говорившие с ним. И попасть к Солнцезарным — это огромная честь, которой удостаиваются лишь доказавшие свою веру.
Ну да, видать, Волк на арене всё уже доказал.
Были в Гульборге и другие жрецы, не солнечные, только они прятались по укромным местам. Некоторые сбежали из города, другие сняли жреческие одежды и тихо работали гончарами да пекарями, вспоминая о своих богах лишь в особые дни, третьи забились в глубину трущоб и проводили свои ритуалы перед крысами и проверенными людьми. Хотя сарапы вроде бы и не запрещали молиться своим богам, но когда они только захватили город, то все божьи дома вычистили и посвятили Солнцу, а жрецов поубивали. Мы узнали, что в первый год сарапские воины не гнушались вламываться в чужие дома, и если там не находили священный круг, забирали все монеты, всю серебряную утварь, уводили молоденьких девиц, чтобы потешиться, а парней — в войско. И уже через несколько месяцев весь город принял новую веру. Так было безопаснее.
Потому мы и не могли отыскать жрецов иных богов.
Нам не доверяли. Нас не знали. Нас боялись.
Глава 7
Очередным утром я проснулся от громкой брани. Лундвар вопил что-то о подлых фаграх, ему вторил бубнеж Свистуна, прорывался высокий голос Рыси. Хальфсен пытался успокоить ульверов, но его никто не слушал.
Надо пойти разобраться, в чем там дело, но вставать лень. Явно же ничего страшного, иначе бы меня разбудили.
Безднов город! Ночью не уснуть, пока нагревшийся камень не остынет, а утром не подняться. Немудрено, что фагры утратили и дух, и свободу, и честь. Жара вытапливала из людей храбрость и боевую ярость.
Разозлившись на самого себя, я вскочил, натянул штаны и пошел на крики.
— Кай! — едва завидев меня, закричал Отчаянный. — Глянь, чем рабы нас нынче потчуют! Я сразу понял, что этот калека нас ни во что не ставит. Поди, себе прибрал монеты, а нам объедки швырнул, как свиньям!
Я глянул на стол, куда трэли с утра приносили готовые блюда. Таких разносолов, как в доме Жирных, у нас никогда и не было, ели каши с мясом, жареную рыбу, бобы, политую маслом свеклу, белый хлеб. Но сейчас там стоял котелок с вареным просом, рядом кувшин с оливковым маслом и ломти черного, самого дешевого хлеба с отрубями.
— Ты лучше вот это попробуй!
Лундвар пихнул мне в руки кувшин с вином. Я отхлебнул и скривился: вода. Если туда и налили вино, то самую малость, для цвета, да и вода сама попахивала затхлостью.
Лавр кинулся мне в ноги и затараторил на своем фагрском, Хальфсен пытался пересказать, но из-за воплей Отчаянного я ничего не мог разобрать.
— Цыц! — рявкнул я. — Лундвар, умолкни! Хальфсен, что там Лавр верещит?
— Говорит, что припасы, что были в доме, закончились. Он уже три раза ходил к Жирным за деньгами, но те дали совсем немного. Вот он и купил самой дешевой снеди, чтоб накормить нас. Клянется, что не взял себе ни монеты, готов показать кладовую и отчитаться за каждый фенгари.