Я начал понимать, что мое условие тяжелее, чем у Сварта, Альрика и даже Свистуна, особенно теперь, когда я уже стал хельтом.
Два дня пролетели быстро.
Мы даже не пристали на ночь к берегу, а лишь убрали весла и парус.
Что меня поразило в здешних водах помимо жары, так это обилие кораблей. Почти все время либо впереди, либо позади мелькали чьи-то паруса. Сновали рыбацкие лодки, спешили живичские ладьи, а один раз мимо прошло огромное судно с двумя рядами весел, высокой палубой и двумя площадками на носу и корме, откуда на нас посматривали лучники. С такой высоты наш драккар и мои хирдманы были у них как на ладони.
Я попытался посчитать количество весел, чтобы понять, сколько же там воинов, но Хотевит сказал, что в Годрланде на веслах сидят рабы, причем не только безрунные, а всего на дромоне обычно две-три сотни человек.
— Как же они доверяют грести рабам? А если рабы набросятся на них?
На Северных островах трэлей не допускали до вёсел. Считалось, что если вдруг такое всё же произойдет, то трэля до́лжно освободить.
— Тут много чудного для нордов. Потому я и прошу не вмешиваться ни во что, даже если тебе покажется, что это несправедливо или неправильно, — еще раз напомнил Хотевит.
— Что к примеру?
— К примеру, если увидишь, как кто-то бьет женщину.
Я пожал плечами. Никогда и не подумал бы лезть в такое. Мало ли, вдруг это муж поучает жену или рабыня провинилась.
— Или если увидишь норда в цепях. Или если ребенку на твоих глазах отрубят руку. Так-то в Гульборге много иноземцев, никто не удивится при виде нордов. Кого только тут не встретишь! Но безъязыких часто обманом делают виновными и забирают у них всё вплоть до свободы. Здесь рабом может стать любой, даже хускарл.
— У меня для того Хальфсен есть, — кивнул я на нашего толмача.
— Может, речь он и разумеет, а вот обычаев здешних не знает. Были бы вы купцами, с вас бы просто содрали побольше серебра, а с воинов что взять, помимо мечей и свободы?
— Еще немного, и я пожалею, что послушал тебя и пошел в Годрланд. Может, ты тоже думаешь нас продать?
Жирный усмехнулся.
— Не равняй живича с фаграми или сарапами. Мы свое слово держим.
— Пока что-то не приметил.
А вскоре после того показалась земля. Мы поворотили на восток и шли до тех пор, пока не увидели узкий пролив. На западной части мыса и раскинулся тот самый Гульборг, о котором я столько слышал.
Издалека виднелись стены, крыши многочисленных домов, какие-то узкие шпили. И едва ли не ярче солнца что-то в городе блестело, да нет, не блестело, а полыхало заревом, заставляя щуриться и отворачивать лицо.
— Это главный сольхус, — пояснил Хотевит. — Огромный домина, у кого крыша сделана куполом и обита золотом.
— Подлинным золотом? — недоверчиво спросил Простодушный.
— Самым подлинным, хоть и раскатанным в тонкий лист. Многие пытались украсть его, да только всех их казнили лютой смертью.
— Дураки, поди, были. Умных бы не поймали, — хмыкнул Эгиль.
— Если кого-то из вас поймают на ограблении сольхуса, то виновного убьют, всех остальных продадут в рабство, а полученное золото переплавят и пустят на ту же крышу. Меня и Дагну тоже не пожалеют. Самое глупое, что вы можете сделать в Гульборге, так это ограбить сольхус. Или оскорбить солнечного жреца. Если вы и впрямь думаете туда полезть, лучше прямо сейчас убейте меня.
«Сокол» тем временем подходил к берегу все ближе и ближе, и вот уже я разинул рот, глядя на бесконечно высокие каменные стены, густо усеянные огромными квадратными башнями. Какой же они высоты? В десять моих ростов? А дома позади них были еще выше, словно там жили не люди, а великаны.
Мы медленно шли под стенами, огибая мыс. В самом узком месте пролива друг напротив друга стояли две башни, отличавшиеся от других.
— Тут понизу проходит железная цепь, — пояснил Хотевит. — Если вдруг враг захочет напасть с моря, ее поднимают и перекрывают путь.
— Тогда как сарапы захватили Гульборг? С моря ли, с суши — тут одни стены чего стоят! Через них не перепрыгнет ни хельт, ни сторхельт, да и разрушить их не выйдет. Неужто сарапы настолько сильные?
— Дед говорил, что сарапы и впрямь сильны. Их много, они не боятся ни смерти, ни боли. Воины высоки рунами и умелы с копьями и мечами. Но Гульборг они захватили хитростью. Какова бы ни была прочна скорлупа, орех может сгнить изнутри.
Гавань Гульборга выглядела, как площадь во время ярмарки. Огромные пузатые корабли медленно покачивались, осторожно загребая десятками весел, а вокруг них шмыгали лодчонки, как голопузые детишки возле мамки. Одна из таких лодок подобралась к нам, едва не попав под взмах носового весла, и чернявый кудрявый карл, сидящий в ней, заголосил так, будто мы и впрямь потопили кого-то.
— Чего это он? — недоуменно спросил я.
Хальфсен прислушался и сказал:
— Он говорит, что мы должны взять его на борт, он покажет, куда отвести корабль. Вроде бы он служит тут, на пристани.
Я кивнул, и Вепрь протянул тому карлу руку, чтоб помочь перейти к нам. Чернявый же не замолк, а продолжил трещать. Уж не знаю, как Хальфсен вообще что-то разобрал в его трескотне, но наш толмач справлялся:
— Его зовут Аретас, он спрашивает, по какой нужде мы прибыли в Гульборг.
— А какое ему дело? — нахмурился я.
Хальфсен пересказал мой вопрос.
— Говорит, если торговать, то это один причал, где есть грузчики, склады неподалеку и всякое такое. Если в найм, то другой причал, подалее. Если мы посланцы от каких-то земель, тогда он отведет в иное место.
— Скажи ему, что ни то, ни другое, ни третье. Пришли по своим делам.
Фагр кивнул, будто что-то понял, и начал говорить, куда плыть.
Мы шли согласно его указаниям, но я то и дело отвлекался, засматриваясь на берег. Ладно — каменные стены, ладно — золотая крыша сольхуса, но чтобы всё побережье обложить камнем? И не абы как, а ступенями, чтобы удобнее подниматься было. Я такое видел впервые. Недаром этот город называют золотым(2).
Чернявый довел нас до места, запросил плату. Стиснув зубы, я протянул ему последний обломок серебряного браслета, больше у меня ничего и не осталось, только топор да броня. В Холмграде я платил за всё из своей мошны, не стал брать ни единой марки у своих хирдманов, ведь по моей вине мы оказались нищими. Но я надеялся, что в Гульборге Хотевит быстро заберет долг у здешнего купца, иначе мне придется просить у ульверов их серебро. А ведь еще неизвестно, как много запросит лекарь…
Получив плату, чернявый спрыгнул обратно в свою лодку, которая всё это время следовала за нами, а мы подошли к причалу. Там полуголые загорелые дочерна рабы приняли от нас канат, споро замотали вокруг кнехта. И не успел я ступить на каменный берег, как ко мне подошел мужчина в бабском одеянии. Сам-то вроде обычный, тоже чернявый, как и многие тут, а нацепил на себя аж два платья: нижнее — светлое с длинным рукавом и верхнее — узорчатое с коротким рукавом, оба прям до пят спускаются, разве что пояском не перехватил в отличии от наших женщин. А из-под платьев голые пальцы торчат, но вроде не босой, подошва тоненькими ремешками к ступне прикручена. А за ним следовали двое воинов, и хоть они-то были в коротких рубахах, зато без штанов, так и сверкали волосатыми ляжками.
Да, тут и впрямь было жарковато, я и сам был в одной нижней рубахе, сняв шерстяную, но не настолько, чтоб без штанов ходить.
— Он спрашивает, надолго ли мы прибыли, по какой надобности, откуда, как нас звать, сколько людей и какой силы, а также требует плату за причал, — сказал Хальфсен.
— Так мы же только что заплатили! Ну, тому, который в лодке.
— Он говорит, что тому платить было не обязательно, мы могли и сами подойти к любому причалу, откуда бы нас направили в нужное место. А этот служит здешнему конунгу и без платы нас в город не пустят.