С каждым годом становилось всё хуже и хуже. Воины из конунгова войска часто переходили на сторону мятежников. Громче звучали речи о том, что беду на эти земли навлек сам конунг и его иноземная жена. Если убить их, тогда боги остановят тварей и освободят захваченные ими города. С юга продолжали бежать перепуганные люди, и уже не хватало еды, чтобы прокормить всех. Бунты вспыхивали повсюду.
А потом пришли сарапы.
К тому времени народ был настолько измучен, что их приход восприняли как благо. И хотя Набианор не любит убивать конунгов и ярлов, но ему пришлось казнить и самого конунга, и всю его семью. Сарапское войско прошло вдоль реки, усмиряя восставших, давая им надежду и еду. Пророк сам ехал во главе. И в каждом городе он произносил речь, где рассказывал о Боге-Солнце и о его милосердии.
Затем войско Набианора перекрыло дорогу тварям и сражалось с ними день и ночь. Хотя вскоре пророк уехал, но каждый год он присылал сюда воинов для защиты земель. Два или три города даже удалось отбить, и пахари вновь вернулись на старые поля, которые после нескольких лет отдыха дали поистине богатый урожай.
— В этом году тварей стало еще больше, — говорил толстый сарап. — И трусливые сельчане снова побежали сюда, на север. Их вы и видите на улицах нашего города. Пророк света прибыл, чтобы попросить у Бога-Солнца помощи и спасения от этой напасти. Так что вам несказанно повезло увидеть Набианора своими глазами и услышать его мудрые слова своими ушами. Теперь вы раальнаби, видевшие пророка! Это большая честь!
Глава 10
— Уходи, сейчас плюнет!
— Да бей уже!
— В зад! В зад ей воткни!
Огненный червь вертелся на каменной раскаленной сковороде, а мы прыгали вокруг него и безуспешно стучали в его непробиваемую шкуру. Рунами он был поменьше сторбашевского, зато броню себе отрастил знатную! Даже девятирунные хускарлы не могли ее пробить. Если бы такой пришел в Сторбаш, так там бы все и полегли.
— Кай, может, ну его? — крикнул Вепрь, едва увернувшийся от очередного плевка.
Добро, эта тварюга была не столь расторопна. Плеваться огнем — плевалась, но поворачивалась медленно, со скрипом и скрежетом.
— Ну уж нет! — взревел я. — Чтоб ульверы да перед червяком отступили?
Мой топор всем хорош, только против таких громадин маловат. Тут бы колун или секиру…
— Квигульв! Давай за мной! Я пробиваю шкуру, ты вгоняешь копье! Понял?
Здоровяк с синими зубами подбежал ко мне, перехватил копье двумя руками. Подготовился.
— Только сразу выдергивай. Иначе оплавится или древко вспыхнет!
Я решил попробовать бить его так же, как били червя в Сторбаше. Пусть у нас нет Тинура Жабы, но Квигульв ничуть не уступал тому хельту даже при своих восьми рунах.
Взмах! Крошечный по сравнению с толстенной тварью топорик врубился в полупрозрачную мутную шкуру, за которой бились и переливались огненные потоки. Хрусть! От места удара поползли тонкие трещины.
— Давай!
И точно в то же самое место вонзилось копье, утонув в туше на локоть.
Квигульв дернул покрасневшее острие, оттуда выплеснулась белесая жижа, почти сразу покраснела, а потом и вовсе потемнела, превратившись в бурый камень.
Червь дернулся.
— Назад!
Мы вовремя отскочили. Тварь, почувствовав боль, крутанулась так, чтобы прикрыть раненое место. Надо же! Неразумная, а соображает!
— А нам что делать?
— Вепрь, Лундвар! Отвлекайте его! Остальным отойти подальше. Смотрите, чтоб больше никакая тварь не подобралась. До десятой руны убивайте сами!
А мы с Квигульвом продолжили бить червя. Мне сильно не хватало дара Энока. Я не знал, где под толстой шкурой скрывались сердца и как глубоко. Потому я бил в разные места. Впрочем, случайно угадав и пронзив три сердца, я понял, что те лежали примерно в двух шагах друг от друга. Оставалось лишь угадать, к какому концу червя ближе.
Огненный червь, как по мне, умер с радостью и облегчением, потому что мы ковыряли его весь день без продыху. Под конец его шкура уже не зарастала и вся покрылась трещинами, жижа из ран выплескивалась слабее, да и жаром от него пыхало едва-едва.
Синезуб упал там, где стоял. Он совсем выдохся. Его руки покрылись ожогами от капель твариной крови, а копье пришло в полную негодность. Наконечник от жара и бесконечных ударов совсем искривился, перекрутился и походил больше на выжатую тряпку.
— Ничего! Справим тебе копье получше, — прохрипел я. — С твариными костями. Сразу под хельта.
И тут от Квигульва полыхнуло ничуть не хуже, чем от того же червя. Раз! Другой!
Я замер, выжидая третий… Пронесло.
Дрожащей рукой я стер пот со лба. Вот же дурень! Забыл, что червь столь силен. А если б Синезуб перешел на одиннадцатую руну?
— Я силен! — закричал Квигульв. — Я хельт!
— Нет, пока не хельт. Но сегодня им станешь, — устало кивнул я. — Надо только выпотрошить червя.
И до самой темноты я бил в звонкую хрусткую шкуру твари, а Квигульв своим изуродованным копьем выковыривал оттуда покромсанные сердца. Мы успели вытащить лишь пять, а остальные остались внутри затвердевшей плоти. Пистосу нужны были именно сердца червей, поэтому он оговорил не количество тварей, а сколько их сердец ему привезти. Плоть у них, увы, не пригодна ни для кузнечного дела, ни для чего-то еще.
К ночи вернулись и ульверы, и пустынники, которых нанял Милий, вместе со своими верблюдами и поклажей.
Пустынники привычно поахали над нашей добычей, собрали добытые сердца, очистили от застывшей крови твари, от ошметков плоти, выскребли прям всё до мельчайшего кусочка и обмотали тряпицами, пропитанными в какой-то вонючей смеси. В такой обертке драгоценные сердца не испортятся еще седмицу. Впрочем, одно я попросил оставить. Сегодня я проведу Квигульва в хельты!
Но перед тем надо передохнуть и поспать. Я строго-настрого запретил Синезубу нынче вечером есть. «Иначе так и останешься хускарлом!» — сказал я. И простодушный здоровяк послушался, хоть и с неохотой.
Я знаю, что есть хёвдинги, которым не по душе, когда их хирдманы дорастают до той же руны, что и они. Может, я бы тоже этого боялся, если б не мой дар. Но сейчас я был счастлив. С той поры, как хворь Альрика усилилась, я остался единственным хельтом в хирде, и это тяготило меня. Мы забрались так далеко от родных островов… если я вдруг погибну, каково придется ульверам? Как им пройти через Раудборг, где обезумевшие живичи жаждут нашей крови?
К тому же я не мог забыть нелепой гибели Энока почти сразу, как он стал хельтом. Вдруг наш хирд кто-то проклял, чтобы в нем не было больше одного хельта за раз? Первым был Альрик. Энок Косой почти сразу погиб. Едва хельтом стал я, как случилась та бойня, и Альрик перестал разговаривать и сражаться. Так что я собирался приглядывать за Квигульвом до конца охоты. Даже подумал, а не отправить ли мне его в город? Пусть пока отдохнет, новое копье присмотрит.
Хотя нет, это нечестно и перед Квигульвом, и перед всем хирдом.
Ульверы обступили Синезуба, хлопали его по плечам и спине, смеялись и радовались за него. А он добродушно скалил страшные зубы и не знал, что сделать такого, чтоб не разорваться от счастья. Схватил в охапку Хальфсена, подкинул в небо, потом крепко обнял Трудюра, который не успел увернуться, схватил ручищу Сварта и крепко стиснул. Полутролль прищурился и поднапрягся сильнее. Квигульв сжал еще крепче, и они так ломали друг другу руки, пока я их не развел в стороны. Впервые Синезуб не проиграл Сварту в этой борьбе! И это он еще не стал настоящим хельтом!
Если бы выбирал я, то сначала хельтом бы стал Вепрь или Простодушный, их помощь мне бы пригодилась. От бесхитростного и наивного Квигульва многого не дождешься. Но он так искренне радовался! Обнимал всех подряд, даже тщедушного Феликса, поднимал камни, что прежде не смог бы, предложил Простодушному побороться в глиме и проиграл. Для глимы нужна не только сила, но и ловкость, и смекалка, а в этом Херлиф уж никак не уступал Синезубу.