— Хочу толковый дар, — сказал наш толмач, — а у меня сейчас все думы не о том. После речи Набианора только и думаю, как отыскать отца да показать ему, каким я стал. А бояться я ничего не боюсь. Что боги дадут мне?
Настаивать я не стал, хотя мне пришлось не по душе его решение. Я мог взять его в стаю в любой момент, но помнил, что дар растет не только с моими рунами, но и с рунами всех волков, и карл может ослабить хирд.
— Да были тут камненоги, — отозвался Коршун. — Их снова порубили до нас.
Я зло уставился на верблюдов, словно это они виноваты в неудачной охоте. Харчей у нас еще много, пустынники наловчились вялить и сушить всё съестное так, чтобы то не портилось долгое время, а вот с водой не очень. Те же верблюды, как мне сказали, хоть и могут не пить седмицами, зато потом их нужно напоить вволю. Возвращаться с пустыми руками или сходить еще в одно место? Угу, чтобы снова понюхать пятки неуловимых твареубийц.
Кхалед, старший пустынник, уловил мои сомнения, подошел и сказал, что может отвести нас к воде. Не то чтобы я выучился говорить на сарапском, но волей-неволей все ульверы запомнили по несколько десятков слов.
— Вода? Где?
Сарап махнул рукой куда-то на северо-восток:
— Вода. Немного. Нам хватит.
— Хорошо. Идем к воде. Милий, узнай у Ерсуса, есть тут еще места для охоты?
И мы устало побрели по каменной растрескавшейся от жары пустыне.
Ульверы почти привыкли к здешнему яростному зною, привыкли укрывать лица, пить небольшими глоточками горячую солоноватую воду, что утоляла жажду лучше вина, привыкли к вони потных, давно не мытых тел. Мы устали не от трудностей похода, а от его бесплодности. Всем хотелось драки, новых рун и хоть какой-то добычи. К тому же чем дольше мы тут бродим, тем меньше стоит обещанная сотня илиосов.
— Ерсус сказал, что известные ему места для охоты закончились. Есть еще одна долина, но она далековато.
Милию приходилось сложнее всех. Единственная руна позволяла ему не сдохнуть, но не более. И хотя он всю жизнь был рабом, но рабом домашним, что привык к обильной пище и питью, к тенистым дворикам и крышам, укрывающим от безжалостного солнца. Он исхудал, почернел, на привалах первым падал без сил и последним поднимался по утрам, но не стенал, не просил вернуться или замедлиться. В его глазах горел огонь. Он жаждал получить свободу!
— Как по мне, так незачем туда идти, — сказал Простодушный. — Снова увидим лишь кости да засохшую кровь.
— Ворочаться надо, — добавил Рысь. — Уговор же какой был? Если нет тварей, и фагры это подтвердят, то нашей вины нет, и плату мы все равно получим.
Леофсун прав, но я не хотел возвращаться с пустыми руками. Один убитый огненный червь и пара десятков камненогов? Разве это добыча?
— Посмотрим, — проворчал я.
До воды мы добирались полтора дня. Родник прятался в небольшом ущелье, да и то, по словам Кхаледа, до него еще нужно докопаться.
Пустынники остановились перед входом в ущелье, поговорили меж собой, а потом позвали нас.
— Там люди, — сказал Милий, выслушав их. — Тоже пришли на водопой.
— И что? Поди, всем хватит.
— Нет, не всем. Если они вычерпают всю воду, новая будет набираться несколько дней. Она тут не бежит ручьем, а медленно просачивается сквозь землю, если хорошенько покопать.
— Как обычно поступают тут?
— Обычно кто первый добрался до воды, тот и пьет. Он может поделиться со вторым, но только если захочет. Впрочем, нередки и битвы ради воды.
Я оглянулся на замотанных по самые глаза ульверов, вздохнул:
— Ну, пойдем, глянем, кто нас опередил.
Прихватив с собой Квигульва для устрашения, Простодушного — для успокоения, Милия –для помощи в разговоре и Феликса — на всякий случай, я прошел вглубь ущелья. Там стоял полноценный хирд из полутора десятков воинов и нескольких верблюдов. Но мой взгляд остановился на набитых мешках, лежащих в стороне. Эти люди собрали знатную добычу, в отличие от нас. И судя по угловатым очертаниям груза, там лежали панцири камненогов. Много панцирей.
— Это же… — заговорил Простодушный и замолк на полуслове.
От хирда отделился высокий фагр, пышущий силой хельта.
— Он говорит, что его люди первыми заняли водопой, и потому просит нас обождать, пока они не напоят всех верблюдов, — пересказал его слова Милий.
— Да он не только водопой первым занял, — пробурчал сквозь зубы я.
— Говорит, что рад бы поделиться с нами, да только его верблюды изрядно устали, и воды на всех не хватит. Говорит, что им пришлось много ходить по пустыне.
— Вот же ублюдок.
— Говорит, что его люди любят драться, и если ты хочешь, он согласен и подраться.
Я сдуру не прихватил Коршуна и издалека не мог почуять, какой силы опередившие нас хирдманы. Всерьез ли этот фагр нарывается на бой или лжет, рассчитывая нас напугать?
— Скажи ему, что Кай Эрлингссон никогда не чурался доброй драки. Только стоит ли ради такой малости подымать целый хирд? Скажи, что я готов сразиться один на один. Кто победит, того и вода.
Простодушный тихонько спросил:
— Стоит ли? Думается, того он и ждет.
— А что, лучше хирд на хирд? Или сбежать, поджав хвост? — огрызнулся я.
Я размотал тряпку, прикрывающую лицо, скинул плотный плащ и взял топор. Щит остался там, с ульверами, да я все равно бы не стал его брать, против хельта он не выстоит.
— Он согласен, — ответил Милий.
Фагр тоже скинул ненужные тряпки, вытащил из ножен прямой меч с едва заметной гардой, крикнул что-то своим людям и зашагал ко мне. Он не стал ни обговаривать условия, ни насмешничать надо мной, а сразу поднял меч и напал.
Вот теперь я понял, что пытался сделать Феликс во время боя с Хальфсеном, только сейчас все эти неуклюжие выпады, хитрые, но угадываемые удары и неловкие прыжки обрели смысл. Я тут же пожалел, что не послал за щитом. Фагр был быстр, ловок и умел, бил сильно, и одним топором от него не отмашешься. Что-то я отбивал, от чего-то уклонялся, но пару раз он меня зацепил, порезал плечо и бедро. Словно я снова сражался с Гачаем, только этот фагр не болтал почем зря и не щадил соперника.
Может, пробудить дар?
Но стоило только задуматься об этом, как бой закончился. Округлое острие меча прижалось к моей шее. Одно движение — и мое горло будет перерезано.
Фагр внезапно рассмеялся, убрал спафий и что-то сказал.
— Он говорит, что уйдет отсюда завтра, а вода через пару дней вернется. Говорит, что ты храбр, раз отважился сразиться с самим Клетусом Кидонесом.
Позади ахнул Феликс, да и сам Милий выглядел удивленным.
Я молча кивнул, развернулся и пошел к ульверам. Рассказать, что придется проторчать здесь несколько дней и допивать остатки после чужого хирда.
— Нет ничего постыдного в том, чтоб проиграть Клетусу, — поспешил утешить меня Милий. — Это же один из лучших воинов Гульборга. Он много раз бился на арене с тварями и людьми.
Пистос тоже взволнованно защебетал.
— Феликс говорит, что Клетус давно собирает воинов, учит их и часто охотится на тварей. В Гульборге его опасаются и избегают, хоть он и из благородного рода.
— Но фаграм же запрещено держать много воинов, — вспомнил я.
— Клетус отказался быть наследником отца и стал вольным воином, собрал свой хирд и вроде как живет сам, — выслушав Пистоса, сказал Милий.
— «Вроде как»? — приподнял бровь Простодушный.
— Вроде как. Потому что отец давал ему деньги, подарил поместье за городом через третьи руки, да и сейчас не забывает о сыне. Феликс прежде никогда не разговаривал с Клетусом, зато дружил с его младшим братом Леонтисом, потому немного знает об их семье.
— И насколько же силен этот Клетус? — спросил я, ощущая, как горят порезы.
— Очень силен. И поговаривают, что Бог-Солнце наделил его каким-то боевым даром.
— Не в силу, — потер я рану на плече. — И не таким, как у Альрика. Может, как у Квигульва, только в меч? Милий, Клетус хорош только с мечом?