— Кай! — окликнул меня Вепрь. — Попробуй разбудить их через стаю. У нас не выходит.
Живодер уже тыкал ульверам в кончики пальцем острием ножа, но ни один не очнулся.
— Альваше! Альваше! — сказал подошедший Кхалед, указывая на озеро.
— Что ж ты сразу не сказал, что вода и есть тварь? — прорычал я. — И почему мы не почуяли ее силу?
Ответил Коршун:
— Когда появилась волна, я услышал ее силу. Едва-едва. Она там, под землей, глубоко сидит, а вода — это что-то вроде ее щупалец или хвоста. Поди, приманивает зверей, а потом жрет их.
Я снова потянулся даром к парням, швырнул в них силу всего хирда. Первым очнулся Херлиф, и я с облегчением выдохнул. Очнулся и с воем начал сдирать с себя штаны, обмотки и обувку. Кожа на его ногах почернела и завоняла тухлой блевотиной. Он выхватил из-за пояса мех с водой, разом выплеснул на раны, но взвыл еще громче.
— Песок! Оттирай песком, — прошелестел еле слышно Милий.
Херлиф отбросил бесполезную воду и взялся натирать ноги песком. Вепрь тем временем начал раздевать Сварта и Феликса, чтобы сделать тоже самое с их ранами. Вот только Сварт проторчал в ядовитом озере дольше всех, а еще из-за небольшого роста вода дотянулась ему до пояса. Ноги-то мы натрем, а что делать с тем, что между ними? Впрочем, это уже не моя забота. Пусть для начала очнется, а потом сам справится со своими бедами и узнает, сможет ли когда-нибудь зачать детей.
— Хальфсен, за мной.
Я схватил Кхаледа за грудки, оттащил в сторонку и встряхнул его как следует:
— Ты, Безднов сарап, зачем нас сюда привел? Хотел скормить этой твари?
Пустынник не сопротивлялся, покорно висел и слушал пересказ Хальфсена.
— Говорит, что вел нас сюда нарочно, но не для смерти, а для охоты. Пустыня, говорит, велика, и так просто добычи здесь не сыскать. А сюда часто забредают всякие твари. Многих манит лживая вода.
— Чего же он сразу не сказал, что это не вода?
— Он сказал. К тому же говорит, даже несмышленый ребенок, едва вставший на ноги, знает, что вода не может просто так лежать посреди песков. Это либо насмешка богов, либо вот такая тварь.
— Как исцелить раны от нее?
— Он не знает. Никто не пытался вытаскивать оттуда ни людей, ни зверей.
— Скажи, что если кто-то из хирдманов умрет, я его самого утоплю в этом озере.
Сарап кивнул.
— Он говорит, что давно готов к смерти. Говорит, что только жалко нас, ведь мы все умрем в пустыне. Его родичи не поведут убийц.
А ведь я знал, знал, что нельзя доверять сарапам. Еще ни один сарап не оказался честным и достойным человеком, разве что Коршун, но в нем течет половина нордской крови.
— Выберемся как-нибудь. А он пусть молится всем своим богам, чтоб Сварт и Херлиф выжили. Или чтобы сюда и впрямь пришли твари, потому что исцелиться-то можно и иначе.
Глава 13
Мы с Херлифом сидели в тени навеса и смотрели, как Живодер ковырял твариное озеро. Сначала он опускал в воду палки, потом бросал песок и камни, пробовал резать ножом. Только как разрезать воду? Она ведь расступается перед лезвием и смыкается позади него.
Тогда Живодер решил нагреть воду и попробовал зачерпнуть ее миской, но у него ничего не вышло. Поначалу-то вроде все шло, как обычно: черпанул, да и потянул посудину на себя. Вот только вода — совсем как свежий мед — потянулась следом истончающейся струйкой, что вот-вот должна была разорваться. Но вместо этого озеро вдруг втянуло всю воду обратно, оставив Живодера с пустой миской.
— Зачем он это делает? — спросил подошедший Хальфсен.
— Ищет, как убить эту тварь, — пробурчал я.
— Или просто из интереса, — задумчиво сказал Простодушный. — Или хочет узнать поближе свою невестушку.
— Невесту?
Пока Херлиф растолковывал толмачу, что к чему, я снова проверил дар. Я держал стаю вот уже полдня, чтобы Дударево лечение помогло раненым хирдманам, но толку с того было мало. Живодер сказал, что твариная отрава засела в их телах, потому они и не могут выздороветь, мол, прежде нужно ту отраву выгнать. Но если я уберу стаю, тогда яд будет травить еще сильнее!
Простодушный хотя бы очнулся. Он стер песком ноги едва ли не до мяса, и сейчас там медленно нарастала молоденькая кожица, тоненькая и нежная. А Феликс и Сварт до сих пор лежали в беспамятстве. Вепрь стер кожу с их ног, но отрава уже добралась до плоти и теперь медленно разъедала ее. Живодер говорил, что может срезать с их ног мясо так осторожно, что они даже смогут потом ходить, но я пока запретил. Хотя чем дольше они лежали, тем больше я склонялся к тому, чтоб согласиться с безумным бриттом.
Хуже всего приходилось Феликсу, ведь он-то не был в стае, и его ноги постепенно покрывались язвами, что становились лишь глубже. Что я скажу Пистосу? Мол, твой сын полез спасать моего хирдмана?
И твари почему-то не спешили к столь манящему озеру, как обещал Кхалед. Я уже решил, что если к утру ничего не изменится, я всё же рискну и положу всех пустынников под ножи Сварта и Феликса. Уж как-нибудь отыщем дорогу назад и с верблюдами тоже сладим. Кхалед, скорее всего, тоже это понимал, но пока не пытался удрать. Наверное, ночью попробует. Только я сам буду сторожить ночью, и уж с Коршуновым даром им от меня не уйти.
Живодер опустил в озеро кусок тряпки, оторванный от рубахи, вытащил, обнюхал и медленно опустил в небольшой костерок. Потом вынул из-за пазухи кусок мяса, крепко обвязал веревкой и тоже плюхнул в воду.
Мне и самому стало интересно, что сделает тварь. Судя по всему, она не такая уж и дура, на палки-тряпки не бросается, а вот мясо — это другое дело. Так что я подошел к Живодеру, глянул через его плечо и увидел, как закинутая наживка тает на глазах.
— А золзу не позымаез, — невнятно сказал бритт, увидев меня в отражении.
— Что?
— Золза! Зваз хозись, басая золза.
Я схватил Живодера за бороду, повернул к себе и заглянул в рот. Его язык распух, побагровел и едва помещался за зубами.
— Ты что, пил воду оттуда? — разозлился я.
Мало мне двоих дурней, так еще один нашелся.
— Зее, — помотал он головой. — Зизнуз.
И показал, как что-то лизнул. Наверное, ту тряпку, что сжег. Я с трудом удержался от того, чтоб не влепить ему затрещину.
Но Живодер не остановился. Он вытащил еще два куска мяса, также обмотал их веревкой, закинул в воду, подождал немного, вытащил. А потом взял и обоссал один из них.
Я всерьез подумал, а не утопить ли его прямо тут? Может, он до конца ополоумел, а мы этого не заметили?
— Зя! Зя! — закричал Живодер, указывая на оба куска.
Хмм, а может, и не ополоумел пока. Обоссанное мясо осталось таким же, а второе продолжало расползаться и таять на глазах.
— Говоришь, Сварта и Феликса нужно обоссать? Тогда яд затихнет?
Живодер яростно закивал. Я сплюнул и громко выбранился. В песнях и сказаниях герои ссали лишь на закоренелых врагов, на тех, кто не заслужил ни капли уважения, на ублюдков, убивших своих родителей, на выходцев из рабов, что не чтят законов. Ладно Пистос, кто их, фагров, знает? Может, для них такое привычно? Ну или хотя бы не зазорно. Но Сварт… его и так родня за раба держала.
Недолго поразмыслив, я решил сначала исцелить Феликса, пока он целиком язвами не пошел, и позвал для того ульверов, которые не станут лишний раз трепать языками: Вепря, Свистуна и Слепого. Если фагру полегчает, тогда я подумаю и насчет Сварта.
Не сказать, что Вепрь прямо-таки поверил моим словам, но стоило упомянуть Живодера, как он согласился.
— Живодер же колдун, — пояснил хирдман. — К тому же с Бездной водится. Уж он-то должен знать, как твариный яд изгонять.
И Свистун с Бродиром тоже так думали.
Словом, раны Феликса были обоссаны в тайне от остальных ульверов, потом промыты водой. Язвы, конечно, никуда не исчезли, и Пистос не очнулся, но, может, хотя бы перестанут расти. Живодер остался рядом с ним, чтобы посмотреть, действует ли его лечение.