Меня всякий раз удивляли сумерки в пустыне. Вот солнце касается окоёма, вот заходит за него, и сразу падает мгла, будто разом погасили все свечи в доме. На Северных островах после заката светло, темнеет так медленно и плавно, что не понимаешь, когда именно перестаешь различать людей, деревья и горы.
К тому же здесь мы редко разжигали костры, хвороста тут нет, кроме того, что мы привезли с собой. В каменистых долинах изредка встречались небольшие кривые деревца, чьи стволики неплохо горели и при этом приятно пахли, так что мы запаслись топливом заранее, но даже так мы зажигали костры не для свету, только для стряпни.
Ночи здесь тоже необычные. Небо сплошь усыпано яркими крупными звездами, но внизу всё равно толком ничего не видать: можно разглядеть полосу, где небо переходит в землю, и при этом врезаться в спящего верблюда. Лишь луна немного проливает свет на пустыню, порождая множество теней, напоминающих самых причудливых тварей.
Я еще держал стаю, хотя это начало мешать и мне, и ребятам. Всё же вне боя слышать и ощущать всех ульверов не очень-то и удобно, зато через Коршунов дар я знал, где остановились пустынники и жив ли Феликс. Я ждал наступления темноты и возможного побега наших проводников, благодаря этому и заметил неладное.
Сначала это было едва слышимое неудобство, вроде веточки, запутавшейся в одеяле, но оно быстро нарастало. До конца не разобравшись, в чем тут дело, я закричал:
— К бою!
Мой голос смешался с криком Коршуна, да и остальные ульверы через сон почуяли то же.
Я выхватил топор и побежал туда, откуда доносилась чуждая рунная сила. Что-то ярко блеснуло от звездного света! Я встал как вкопанный. Прямо возле моих ног простиралось озеро! То самое озеро, что должно смирно лежать в пятидесяти шагах отсюда.
— Стой! — взревел я.
— Оно снова вспучивается, — послышался за спиной голос Эгиля Кота.
Он всегда лучше всех видел в темноте, вот и сейчас сумел разобраться в мешанине теней.
— Назад! Отходим! Унесите Сварта и Пистоса. Оружие, припасы, всё забрать!
Сам же я отошел на несколько шагов, чтоб проследить за озером. Как оно двигается? Кажись, тварь выплеснулась наверх, потому я ее и почуял. Может, тогда ее и убить можно? Хотя как в темноте различить хоть что-то, не говоря уже о сердцах твари?
Снова блеснуло, и я, прищурившись, различил горб, который вздымался всё выше и выше, пока не поднялся сверх моего роста. Позади ульверы спешно сворачивали навесы, на толстые одеяла из овечьих шкур скидывали в кучу миски и прочий скарб и оттаскивали на сотню шагов в сторону. Через стаю я почувствовал, как проснулся Сварт: меня обожгло его болью.
Свет факела показал, что вчерашнее озеро нынче больше походило на тоненький ручеек, потянувшийся к нашему лагерю. Горб превратился в волну и покатился ко мне.
— Идем! — позвал Рысь. Он-то и принес факел.
— Я хочу ее убить, — сказал я. — Это же не тварь, а мерзость какая-то. Где клыки? Где лапы? Где сердца?
Мы отошли назад, и волна бессильно прокатилась по песку, удлинив ручеек еще на десяток шагов.
— Спроси у Живодера, может, он что знает.
Сейчас я явственно слышал твариную силу. Она перевалила за семнадцатую руну, но пока еще не добралась до двадцатой. Значит, в пустыне есть и такие твари? Как их убивать? Сжечь? Дружно обоссать всем хирдом? Как-то ведь можно это сделать! Каковы же тогда твари, что сильнее сторхельта? Могут ли они выглядеть как горы или как леса? Или, хуже того, как дома?
Нам пришлось отойти на несколько сотен шагов, прежде чем тварь угомонилась и втянула свое тело обратно. Удивительно, что под шумок не сбежали пустынники. Кхалед вновь не смог ответить на мои вопросы, вроде как он не знал, что тварь умеет двигаться. Но я ему уже не верил. Ведь откуда-то он знал, где находится это Бездново озеро, знал, что оно опасно, и даже знал, что оно притягивает других тварей, а про ночные похождения — не знал. И встали пустынники подальше от озера лишь по случайности, «чтобы верблюды не пошли к воде».
Так что задремал я лишь под утро. И лишь ради того, чтобы Дударь разбудил меня на рассвете:
— Кай, там твари.
Я тут же вскочил, проверил стаю. Дар, видать, уснул вместе со мной. Встряхнув застывшие за ночь руки и ноги, я вышел из-под навеса.
С пригорка было видно, как к лживому озеру неспешно подтягивалась стая тварей, под два десятка. Тоже чудных, прежде невиданных. Некоторые прыгали на задних лапах, другие скакали на всех сразу, напоминая кузнечиков и покачивая длинными толстыми хвостами. Твари изредка останавливались, водили тупорылыми мордами по сторонам и снова прыгали вперед. Я даже засомневался, а Бездновы ли это порождения? Уж слишком они одинаковы, что слева, что справа.
— Что Кхалед говорит?
— Альваше, говорит, — подошел Хальфсен. — Они их зовут альфамо. Повезло, говорит, что небольшая стая, а то бывало, что они целые караваны сжирали. Рунами обычно возле второго порога. Кхалед говорит, лучше дождаться, пока их озеро пожрет.
И заберет силу себе? Ну уж нет…
Я открыл было рот, чтоб сказать ульверам, что делать, но передумал и послал мысль через дар. И с гордостью увидел, как мои волки, похватав оружие, пошли двумя группами на новых тварей.
Судя по всему, эти попрыгунчики быстры, потому лучше всего прижать их к озеру с двух сторон, чтоб не разбежались. Простодушный пока не исцелился, потому остался вместе с Милием и Ерсусом приглядывать за нашими ранеными, а заодно и за пустынниками. Сам же я побежал к той группе, что без Квигульва, чтоб и там и там было по одному хельту.
Прыгуны вдруг резко спохватились и дернулись налево, обходя озеро по дуге. Может, это ульверы их спугнули? Но когда я добежал до своих хирдманов, прыгуны всполошились и пошли правее.
— Они чуют руны, — сказал Коршун. — Наверное, их пугают хельты.
Хмм, тогда стоит поступить иначе. Я вспомнил, как скрывать руны, и с трудом понизил свою высвобождаемую силу до хускарла. Прыгуны тотчас же выровнялись и поскакали прямо к нам. Когда между нами оставалось три десятка шагов, у ближайшей твари голова вдруг раскололась пополам, и в трещине я увидел десятки зубов и длинный черный язык.
Хоп! Твари оттолкнулись всеми лапами и вмиг очутились возле нас. Я даже не успел замахнуться топором и ударил левой рукой ближайшей под челюсть. Ну и зубищи! Как только голова не отвалилась под такой тяжестью?
Я раздавал удары налево и направо, бил топором, руками, ногами. Огромные клыки щелкали прямо перед моим лицом, а передние короткие лапы с единственным острым когтем кромсали всё и вся. Твариная кровь осыпалась моросью и хлестала тугими струями. Но мы держались! Стая держалась! Вспыхивали чьи-то новые руны, изредка дергало чужой болью, но я не успевал понять, что и у кого. Удар! Очередная оскаленная морда с визгом отшатнулась назад. Удар! Топор отсек когти. Удар! Из вспоротого живота полезли черные жгуты потрохов. Через стаю почуял угрозу позади, отшатнулся, и чей-то меч избавил меня от нее.
Когда подоспела группа с Квигульвом, оставшиеся в живых твари сбежали, оскальзываясь на трупах своих сородичей.
Вытерев черную гущу со лба, я осмотрел побоище. Несколько тварей все еще трепыхались. Хорошо. Может, их хватит на руны Сварту и Феликсу.
Лундвар вдруг осел на песок и завалился набок. Что с ним? Болел бок. Вепрь подошел к Отчаянному, оттащил подальше от трупов, на чистое место и разорвал рубаху.
— Рысь, сходи к пустынникам. Что стоит брать у этих прыгунов? Есть что-то толковое?
А сам пошел к Лундвару и Вепрю.
— Что? Глубоко вошло? — спросил я.
— Да не, неглубоко. Тут другое, — покачал головой Вепрь и показал рану.
Она была залита черной кровью. Твариной.
Через стаю я слышал Отчаянного, его огонь медленно затихал, но еще горел.
— Живодер! — крикнул я, хотя он и так спешил к нам, почуяв через стаю зов.
Бритт на ходу вытащил поясной нож, опустился на колени перед Лундваром и сразу же принялся резать. Для начала он убрал всё черное из раны, углубляя, потом надавил, и я с ужасом увидел, что там проступила алая кровь с черными разводами.