Я шел следом за Вепрем, не вслушиваясь в слова Хальфсена.
— Он предлагает заплатить за тело. Десять илиосов! За такие деньги можно купить живого раба! Нет, двадцать илиосов! Говорит, что он уже всё равно мёртв, его душа ушла к своему богу. Тело ему уже не нужно. Мелетий клянется, что после осмотра похоронит его по нашему обычаю.
Краем глаза я увидел, как Живодер стиснул челюсти Хальфсена так, что тот захлебнулся словами и наконец замолк.
— Скажи старик, я к нему прийти. Не сегодня, не завтра, но прийти, — ласково сказал бритт.
Перед дверью нас перехватил мальчишка-раб и протянул кусок полотна.
— Надо накрыть, — шепотом пояснил Хальфсен, — иначе могут стражников позвать.
Мы так и сделали. Казалось, что на руках Вепря под грубым сукном лежит тело ребенка или женщины, а не взрослого мужчины, который прожил почти три десятка зим и поднялся до двенадцатой руны.
Прохожие косились на нас, но никто не посмел остановить вооруженный хирд иноземцев, и никто не стал звать стражников на свое счастье. Сейчас я бы вряд ли сообразил, что говорить, скорее всего, попросту бы пробил дорогу силой.
Вепрь отнес тело Альрика в ту комнатку, где тот провел последние дни, а мы сели обсудить, как лучше хоронить Беззащитного.
Я ведь опоздал! Умертвил его тело топором, но Альрик-то умер раньше. И куда его душа отправится теперь? Неужто в Бездну? Когда-то я слышал, что если тело правильно похоронить, это может исправить недостойную смерть, потому я хотел сделать всё так, чтобы Фомрир не отвернулся от Альрика, чтобы принял его в свою дружину. И хотя мы находились вдалеке от родной земли и от Мамировых жрецов, но у меня был Тулле, наполовину жрец!
— Надо обрядить как воина, положить в могилу оружие и закопать! — сказал Дударь.
— Нет, лучше уложить в лодку, пустить ее по реке и сжечь, — возразил Эгиль.
— Но разве тогда его прах не утонет в воде? Ты хочешь, чтобы Альрик у Нарла гребцом служил? — вспылил Вепрь.
— Рунный камень нужен, — негромко добавил Рысь, — чтоб драугром не встал.
Всегда молчаливый Свистун тоже подал голос:
— А почему бы не сделать всё разом? Альрик был хёвдингом и ходил на своем корабле, потому стоит обрядить его в кольчугу, шлем, надеть браслеты, уложить в лодку и сжечь. Прах же вместе с оружием захоронить, сверху поставить камень с рунами, чтоб наши боги увидели его могилу и присмотрели за ним. А Тулле пусть скажет Мамиру о смерти достойного норда, что сражался с Бездновыми ублюдками и мечом, и душой.
Одноглазый жрец едва заметно улыбнулся, но кивнул. Да и всем остальным ульверам слова Свистуна пришлись по сердцу. Почему-то казалось, чем богаче и сложнее будут похороны, тем лучше будет. Непонятно только, кому лучше: нам или Беззащитному.
Хальфсен воскликнул:
— Не понимаю! Да, я всего лишь карл, и в хирд меня взяли толмачом, но я хожу с вами бок о бок уже несколько месяцев! Имею я право узнать, почему ты его убил? Почему именно тогда? Почему нельзя было сделать это раньше? Он ведь всегда таким был, с самого начала! Я ни разу не видел, чтоб он говорил или что-то делал сам, без указания. Я думал, мы везем его сюда лечить, а не убивать!
Я задумался, как лучше ему ответить, а потом взял и потянулся к нему своим даром. Принял в стаю. Толмач остолбенел, услышав разом всех ульверов. Боль, к которой я немного приноровился, резанула его самым краешком, но этого хватило, чтоб по лицу Хальфсена потекли слезы.
— Альрик умер перед тем, как Кай ударил его топором, — мягко сказал Тулле. — Кай не хотел, чтобы он жил измененным.
— Ладно. Сделаем, как сказал Свистун. Вепрь, приготовь Альриковы доспехи и меч. Херлиф, пойдешь завтра на пристань и купишь добрую лодку. Рысь, ты с Хальфсеном купишь дрова, масло и побольше богатых украшений. Хоронить будем за городом, у моря. Надо у Милия поспрошать, может, тот знает подходящее место.
— Выпустят ли нас из Гульборга с мертвецом? — засомневался Коршун.
— Я схожу к Пистосу, узнаю, как оно тут. Но уже с утреца, а пока…
В этот день мы разошлись спать без вина и громких речей. Всё это будет, но уже после того, как мы попрощаемся с первым хёвдингом снежных волков.
Погребальный костер поднимался до небес, опаляя жаром наши лица. Щедро облитая маслом лодка вспыхнула мгновенно, и Альрик скрылся из виду за языками пламени. По настоянию Вепря мы не стали надевать на него кольчугу и шлем, положили броню рядом с мечом, зато не пожалели серебряных и золотых украшений. Пусть Фомрир видит, что к нему идет не голытьба какая-то, а крепкий воин, добывший немалые богатства! Я и браслет Дагны отдал.
Кроме ульверов проводить Беззащитного вызвались и другие. Феликс Пистос помог не только вынести мертвеца за городские стены, но и предложил показать подходящее место для могилы — в полудне пути от города, на вершине холма, откуда видно море. Земля там для пахоты непригодная, и трава скудно растет, потому никто на тот холм не зарится. Альрик сможет лежать спокойно, никем не потревоженный.
Милий тоже напросился с нами. Хоть ни Пистос, ни Милий не видели нашего хёвдинга, но они знали о нем, знали, что мы прибыли сюда, чтобы вылечить его. Хотевита с Дагной я поначалу звать не хотел, да Вепрь настоял. Негоже Альрика столь малым числом провожать, а Жирный с невестой всё же были с ним знакомы. Еще Хальфсен сумел отыскать Болли с Трехруким Стейном, и те пришли проститься с достойным нордом, погибшим на чужбине.
Когда пламя догорело, мы переложили прах в вырытую яму, укрыли полотном и засыпали землей. Сверху привалили огромный камень, который затащили на холм силами пятерых хельтов, чтоб никакой зверь, никакая тварь или жадный на поживу человек не смогли добраться до тела. Хоть мы и сожгли всё, но мне б не хотелось, чтоб кто-то вытащил из могилы оплавленное золото или железо. Тулле выбил на камне руны, которые должны помочь душе Альрика добраться до Фомрира, а Хальфсен с Пистосом добавили письмена на всех известных им языках, что здесь покоится славный хельт с Северных островов по имени Альрик Беззащитный.
Это были достойные проводы. Я бы хотел, чтобы меня после смерти положили в похожем месте. Чтобы с моей могилы открывался большой простор, чтобы над головой было только небо, неподалеку плескалось море, со всех сторон обдувал ветер и громко кричали птицы.
Потом мы вернулись в Гульборг и справили добрую тризну.
Болли приволок бочонок особого вина, которое обжигало глотку и дурманило голову. Лавр, наш раб, расстарался с угощением. Мы вспоминали поступки Альрика и большие, и малые, вспоминали и смешное, и грустное, и отчаянно доблестное. Милий толком не ел и не пил, пересказывая наши речи Пистосу, а тот, видать, только сейчас начал понимать, что такое норды. Дагна поведала о том, как мы ловили морскую тварь на Халле Рыбака. Вепрь — как Альрик ушел из торговцев и стал хёвдингом. Я — всю свою историю, начиная с Роальда и Торкеля Мачты и заканчивая убийством самого Скирре. Херлиф вместе с Рысью рассказали про драугров, а Дударь — о вражде со Скирикром. Трехрукий Стейн вспомнил о поединке Альрика с иноземцем, с ног до головы закованным в железо. Даже Хотевит произнес несколько слов, правда, больше о торговых умениях Беззащитного, чем о боевых, но он же купец, к тому же живич. Откуда ему знать, что стоит восхвалять в мужчине?
Чем меньше оставалось вина в бочонке, тем громче смеялась Дагна и жарче становились хмельные взгляды ульверов. Жирный несколько раз заводил речь, что им, мол, пора возвращаться к себе в дом, но всякий раз его кто-то перебивал: то Эгиль начнет рассказывать одну из вис Снежного Хвита, то Отчаянный затянет песню. Хальфсен и вовсе не отводил глаз от Дагны. Хвала Скириру, сейчас меня чары Дагны вообще не трогали. Ну как, баба-то она всё равно видная, но манила не больше, чем любая молоденькая песчанка. Вскоре Лундвар поменялся на лавке с Коршуном, чтоб подсесть ближе к красотке. Пистос тоже размяк, то и дело порывался что-то сказать ей, только нордских слов подобрать не мог.