Вепрь, прихватив Свистуна и Бритта, крутился день-деньской в гавани. То надо было брюхо «Сокола» от наростов очистить, то парус подшить, то весла прикупить потяжелее, раз уж у нас хельтов стало больше, да и уключины укрепить, чтоб гребцы дурной силой борт не разворотили. Вепрю всегда было трудно без дела, а уж после смерти Альрика он и мгновения спокойно усидеть не мог. Свистун сказал, что он приглядывается к годрландским кораблям, особенно к их парусам. Мол, там такие хитрые паруса, на которых можно чуть ли не против ветра идти, и Вепрю любопытно, а нельзя ли и нам такие себе поставить? А заодно эти трое еще и дело себе нашли в гавани — помогали другим мореходам в починке да отделке кораблей за плату.
Остальные пили, спали да ловили Хальфсена, чтоб тот сходил с ними куда-нибудь и помог с беседой. Кто подыскивал новое оружие, кто — броню, кто — ткани, ароматные масла или побрякушки для родичей, хотя на Северных островах, да и в Альфарики, на те же монеты можно прикупить гораздо больше.
— Это не из-за тебя, — пояснил Тулле, — и не из-за Альрика. Все понимают, что нам тут сидеть до весны, а дела общего нет. Прежде мы все хотели, чтоб Беззащитный исцелился, ради того и старались. А сейчас что? Ждать долга от Жирных можно и так.
— Может, снова в пустоши вернуться? Поохотимся, руны набьем, кости снова Пистосу продадим… — неуверенно сказал я.
— Пусть отдохнут. На Северных островах хёвдинги часто на зиму хирд распускают, а по весне вновь выходят в море.
— А многие и не выходят. Наедят себе пузо, у бабы пригреются, и вот уже хирд им и не нужен.
Тулле повернул ко мне слепой глаз и криво улыбнулся:
— Это не ты говоришь, а дар. Неуютно без хирдманов, верно? Но ты терпи и спуску ему не давай, а то вовсе себя потеряешь. Помни, что ты не только хёвдинг снежных волков, а еще и сын Эрлинга Кровохлеба, муж Аднфридюр, отец Ульварна, брат Ингрид. Каждый день думай, что будешь делать, когда хирдманы разойдутся в стороны.
«Думай», — говорит. А как, если у меня от одной лишь мысли о том по спине холодок пробегает?
— Дар, особенно такой, как у тебя, это не только благо, но и проклятье. И чем выше ты рунами, тем тяжелее с ним бороться. Но ты борись. Реже пробуждай и только когда без него не обойтись. А сейчас живи так, будто нет у тебя хирда. Ходи куда хочешь, делай что хочешь и не следи за ульверами. Если случится беда, они сами к тебе придут.
Умом я понимал правоту Тулле, а тянуло к иному. У меня аж кишки чесались пробудить стаю и глянуть, кто где нынче ходит и не ранен ли кто.
— Борись, — твердо повторил полужрец. — Как Альрик боролся с тварью. Внутри — оно тяжелее, ведь нет той борьбе ни конца ни края, но надо.
Я сглотнул ком в горле и кивнул:
— А как же тогда Набианор? И этот, который из Бхараты? У них же дары тоже такие, — я покрутил рукой в воздухе, — а рунами они намного выше.
Тулле задумчиво потянулся к мешочку с костями. Теперь тот изрядно потяжелел, ведь мы привезли жрецу немало твариных частей под руны.
— Жаль, я не видал Набианора и не слыхал его речей. Занятный у него дар, необычный. Думается мне, что он по-иному действует, не так, как кажется поначалу. Набианор не просто слова говорит, а нити протягивает. Где потолще, где потоньше, а где еле заметную паутину накидывает. Может, не по доброй воле он воинов по землям рассылает, дар его того требует. Хочет, чтобы все люди той паутиной были опутаны. Иначе зачем Набианору земли, до которых он и не доберется никогда? Злата-серебра с Бриттланда он много не получит, рабов и поближе отыскать можно. Так зачем? Ради бога, которого и нет вовсе?
— А разве плохо быть конунгом сразу многих земель? Ведь чем их больше, тем богаче живешь, — нахмурился я. Не по нраву мне пришлась мысль о паутине.
— Не всегда это так. Вот был бы ты ярлом, и было бы под тобой три города и десять деревень, а всего людей под десять тысяч, стал бы ты биться за небольшой пустой остров? К примеру, за тот, из-за которого спор между Хрейном и Сигарром был.
Я почесал нос:
— Если бы рядом был и ничейный, то взял бы, а драться за такой, когда три города и деревни? К чему?
— Верно. Богатств тебе он не принесет, только хлопоты: гонять туда корабли за данью, от других оберегать, от тварей оборонять, а толку с него — пара мешков зерна да три козы. А теперь погляди на Годрланд. Видишь, как тут богато живут, золотом платят. Земли тут родят по два урожая за лето-зиму, море с рыбой под боком, а коли руны нужны, так плыви на юг и бей тварей вдоволь. Зачем Набианору Бриттланд? Он для него — как тот остров: далеко, бестолково и без прибыли.
Так я еще на Бриттланд не смотрел. И ведь верно! Это нам, нордам, там неплохо кажется: и зимы теплые, и земли под пашню видимо-невидимо, и луга для выпаса ровные, а не в крошечных долинах в горах. А для фагров и сарапов что? Разве что овечья шерсть гуще, да и то из верблюдов одеяла теплее выходят.
— Значит, дар его гонит в чужие края?
Тулле пожал плечами:
— Поглядеть бы на него. Но пока мне так думается. Про бхаратского мудреца сказать ничего не могу, мало мы про него знаем, да и услышали не от самого иноземца, а от его ученика. Если слова через многие рты и уши прошли, им веры нет.
Мы замолчали. Мимо прошел Лавр с обеспокоенным видом, впрочем, он всегда такой, будто если вдруг успокоится, мы выпорем его за безделье. Слышался басовитый голос Видарссона, он говорил, что нашел где-то в Гульборге норда, что варит пиво, только оно все равно не чета тому, которое варит отец Видарссона.
Я снова потянулся было к дару да вовремя остановился. Бороться же надо!
Хуже всего, что мне и самому было скучно, хоть тоже на арену иди. А внутри так и зудело проверить стаю. Я покосился на Тулле. Если бы он не почувствовал, то я бы все же нарушил запрет, но ведь он же тоже в стае и сразу поймет, что я не удержался. Может, убрать его… О могучий Скирир, что за дурные мысли! Кажется, Тулле во всем прав.
От скуки я прошелся по дому, посмотрел на трэлей, что повскакивали при моем появлении, на храпящего Сварта, на Стейна, что-то вытесывающего из полена. Свое оружие я почистил и наточил, одежду стирают и чинят рабы, стряпают тоже они. Здесь дела никакого не найдешь. Был бы я в Сторбаше, так занялся бы скотом или землей… хотя нынче Нарлов(1) месяц, на Северных островах уже повсюду снег лежит.
Чем же фагры заняты в Гульборге, если не держат скотину? А тут многие не держат, даже бедняки. Неужто все только письменами всякими? Я поглядел, как Рысь перенимает у Хальфсена грамоту… Нелегко это. У Леофсуна аж руки потом тряслись с непривычки, хотя с веслами и мечом он отлично справляется. Но я в это лезть не хотел, довольно и двух умельцев на хирд. Всяко больше, чем в других хирдах.
Может, выпить? Или съесть чего? Или глянуть, где ульверы сейчас?
От тяжких дум меня спасли Феликс Пистос с Милием, внезапно нагрянувшие к нам в дом. Я их не видел с похорон Альрика.
Милий, как обычно, улыбался, а вот Феликс выглядел смурным.
— Уважаемый Кай! Уважаемый Тулле! — воскликнул бывший раб, а ныне вольноотпущенник Пистоса. — Радость от нашей встречи бесконечна, как вода в море. Молодой господин пожелал увидеть вас, и мне посчастливилось сопроводить его.
— Всё никак не пойму, что изменилось после того, как тебе дали волю, — проворчал я, хотя их появление спасло меня от скуки.
— Я уже говорил, что отныне могу…
— Да помню. Жениться, не жениться, нельзя продать, но, как и прежде, ты бегаешь по поручениям Пистоса.
Заговорил Феликс, и Милий вновь стал его голосом:
— Молодой господин хочет спросить совета.
Я махнул рукой, приглашая их сесть на сарапский ковер с подушками, сам примостился рядом, а Тулле и так не вставал. Пистос глянул на нашего жреца недовольно, но прогонять не стал.