— Он хочет выпить с тобой, — еле слышно проговорил за плечом Милий. — Только это не обычное вино, а непентес. Помни, оно дурманит иначе, многие от нескольких глотков теряли голову.
Я посмотрел на прозрачный напиток, пахнущий молоком и сладостью, потом на Феликса. У того от одного запаха взгляд переменился, поглупел и застыл, точно у полоумного, только слюны изо рта не хватает.
— Скажи, я не буду это пить, — сказал я и пихнул рог юнцу обратно.
Тот удивился, воскликнул что-то и снова протянул дурное вино мне.
— Говорит, что представлял себе северных воинов иначе. Что те не трусы, которые избегают выпивки.
— Пусть возьмет меч, и тогда поглядим, кто из нас трус.
— Не стоит с ним драться. Он ведь нарочно к тебе подошел.
Тогда я выхватил рог, выплеснул питье в ближайшую купальню, подошел к ближайшей рабыне с кувшином, всё вино перелил в рог и в несколько глотков выпил.
— Скажи, что я не пью сладкую воду. Норды пьют только вино и пиво!
Юнец быстро увял и скрылся из виду. Но не успел я спросить у Милия, что это вообще было и зачем, как вдруг оглушительно зазвенело, словно меч о меч ударился, только звонче. Звук эхом прокатился по всем каменным залам.
— Пойдем! Пришло время для главного события! — сказал Милий.
Вслед за остальными мы втянулись в один из самых просторных залов, где вдоль стен стояли широкие скамьи с подушками, а все остальное место занимала ровная площадка, посыпанная песком. С тварями тут явно никто не сражался, ведь ничто не отделяло зрителей от арены.
Когда все расселись, в центр площадки вышел довольный краснощекий фагр в длинной накидке и заговорил. Милий шепотом пересказывал его речь, но я особо не вслушивался. Там было что-то про славный фагрский род, про его корни, листья и прочие части, и вот его сын с дурацким фагрским именем ступает на тот же путь. Потом вышел мальчишка, крупноватый и рыхловатый, как по мне, без единой руны. Он явно гордился и собой, и своим первым мечом, и блестящим нагрудником, и железными наручами, и шлемом с серебряными узорами, и ярко-выкрашенным щитом.
Мне аж стало любопытно, что за зверь такой, против которого нужно столько брони. Ну явно же не коза и не свинья. К тому же свинью замучаешься мечом рубить, и все гости ее кровью умоются.
Малец, красуясь, прошелся перед гостями, сделал несколько взмахов мечом. А после этого на арену вывели его жертву.
Я переглянулся с Квигульвом и Рысью. Скорее всего, получение первой руны задумывалось в виде поединка, причем, на первый взгляд, поединка между равными, потому что соперником богатого юнца был безрунный парень примерно тех же зим или чуть старше. Ему также всучили меч со щитом и отправили на бой. Только вот сразу было видно, что он впервые держит оружие, настолько неловко рукоять меча лежала в его руке — стоит лишь слегка ударить, как он выронит его. Но на всякий случай его еще чем-то опоили, потому как парень явно не соображал, где находится и что надо делать.
Впрочем, мне ли возражать? Я вовсе безоружного калеку зарубил.
На поединок смотреть было неприятно. Богатый юнец неплохо управлялся с мечом и мог бы легко убить соперника, но решил в начале развлечься. Он прыгал вокруг раба и неспешно резал его, пока тот не покрылся неглубокими ранами с ног до головы. Боль постепенно дошла в одурманенную голову раба, он наконец понял, что его убивают, взревел, кинулся на противника, забыв о щите. И только тогда юнец вспорол ему живот, а потом перерезал горло.
Мы все ощутили появление первой руны у мальчишки. Все гости захлопали в ладоши, закричали поздравления, и отец новоиспеченного воина пригласил всех за пиршественный стол.
1 Месяц Нарла — с 23.10 по 23.11
Глава 3
Пиршественный зал был самым большим в терме. Там хватило места и для пары десятков столов, и для лавок, обшитых мягкими тканями, и для нескольких музыкантов, и даже для плясунов. На празднование первой руны пришли почти две сотни гостей, и еще столько же народу крутилось возле, обслуживая, подавая, убирая и развлекая.
Пока мы купались и ходили из комнаты в комнату, я и не видел, что за люди пришли сюда, а вот сейчас, сидя за столом, смог окинуть взглядом всех разом. В середине зала устроились отцы семейств, уважаемые мужи под сорок-пятьдесят зим, среди них были и сарапы. Левую часть зала заняли мальчишки, скорее всего, дети тех самых мужей и приятели перворунного юнца. А справа сидели парни от двух до трех десятков зим, и мы волей-неволей оказались среди них.
Разговоры в каждой из групп велись свои. Мальчишки не могли усидеть на месте, то и дело вскакивали, разглядывали окровавленный меч, показывали, как бы они убили того раба. Взрослые мужи вели степенные беседы, по серьезным лицам было понятно, что обсуждали они далеко не пиршество. А на нашей половине, судя по всему, велись словесные битвы, в которых мы никак не могли поучаствовать из-за незнания языка. Милий, хоть и обещал помогать с фагрскими речами, сказал, что это пустые разговоры и незачем их повторять. Но я же видел насмешливые взгляды этих фагров!
Вино лилось рекой. Мальчишки быстро захмелели, да и много ли им надо, безрунным и перворунным? В зал вбежали девушки в тонких накидках, завиляли бедрами, затрясли руками, зазвенели колокольцами на браслетах. Наплясавшись, они застыли на месте в странных позах. И юнец, в честь которого был пир, с трудом поднялся из-за стола, схватил пару ближайших девок и побрел в другую комнату.
— Тот господин говорит, что его сын станет сегодня мужчиной еще раз, — пересказал шутку Милий.
Глядя на вихляющую походку юнца, я засомневался, что у него достанет сил. Поди, уснет сразу, как только ляжет.
Фагры поднимали чаши, произносили речи, смеялись, смотрели на плясуний, на уродцев, что пришли им на смену. Пир как пир, разве что побогаче наших и почему-то в бане.
После уродцев в зал вбежали новые плясуны, только они не столько плясали, сколько прыгали, кувыркались прямо в воздухе, изгибались так, словно из них вынули все кости. Я вспомнил о рыжем бритте Фарлее, который даже ходил по улицам так, будто выступал перед толпой зрителей. Один раб ловил апельсины и снова подбрасывал, сначала-то апельсинов было всего три, но потом ему стали подкидывать еще, он их тоже ловил. И так, пока не стало казаться, будто у него не две руки, а по меньшей мере десять. Трехрукий Стейн так тоже умел, но он был хельтом с даром на быстроту рук, а тут обычный трэль!
Потом пирующие один за другим начали задирать головы. Там, на высоте трех-четырех ростов, была натянута веревка, а по веревке, осторожно переставляя ножки, шла девочка, зимами не старше Ингрид. Тоненькая, гибкая, в нелепой короткой юбке, она красиво взмахивала руками и переступала босыми ногами, пока не оказалась над пиршественным столом. Опять же ничего особенного, многие ульверы могли пробежать по вытянутым веслам «Сокола», не плюхнувшись в воду, но это была всего лишь безрунная рабыня!
Вдруг мимо девочки пролетела брошенная кость. Кто-то из пирующих решил полюбоваться не только на ловкость рабыни, но и на ее падение? Пьяным мальчишкам понравилась эта затея, и вскоре наверх полетели фрукты, овощи, жареные перепелки, куски рыбы и косточки. Конечно, спьяну большинство промахнулись, и все эти объедки полетели вниз, на тех, кто бросал, но часть всё же попала в девочку. Она зашаталась, замахала руками, точно всполошенная птица, сделала несколько шагов и всё же оступилась.
Я не собирался тут ни во что лезть, хотел всего лишь приглядеть за Феликсом да повеселиться, но меня словно подбросило на месте. Я запрыгнул на стол, пробежал между блюд, подпрыгнул и подхватил девчонку, прежде чем та успела испугаться. Подхватил и сразу пожалел, что это сделал. Наверное, Бездна меня попутала! Вспомнил дом, Ингрид, и вот что вышло.