Я хлебнул вина. Крепкое, сладкое, оно приятно прокатилось по горлу и разгорячило кровь.
— Если я сегодня пойду к тому ярлу, его слуги меня не впустят, скажут, что ярл захворал или уехал в поместье за городом. Сначала нужно передать ему письмо, где будет сказано, что Хотевит Жирный хочет увидеться. Получив письмо, ярл расспросит людей и узнает, когда я прибыл в Гульборг, с кем, зачем, и лишь потом согласится на встречу. Скорее всего, та встреча будет не в его доме и не в моем, а в термах.
— Термы?
— Ну, что-то вроде бани, я рассказывал, помнишь? Так вот, если ярл узнает, что я попросил с ним встречи прямо в день приезда, то решит, что серебро мне нужно срочно. А если так, значит, либо у меня, либо у моего рода какие-то неприятности. И тогда ярл подумает, а зачем ему отдавать серебро тем, кто, возможно, скоро покинет Гульборг? Или скажет, что сейчас у него нет столько серебра, и он даст наполовину меньше, зато сейчас, и мы тогда забудем про его долг.
Хотевит разом выхлебал чашу вина.
— Потому мне нужно выждать несколько дней, походить по разным местам в Гульборге, что-то продать, что-то купить, сходить в термы, напомнить о себе и лишь потом написать ярлу. И с возвратом не торопить, а лишь напомнить о долге, сказать, мол, что мой род хочет еще несколько лавок открыть или отправить пару кораблей куда-нибудь за новым товаром, например, в Черные земли. Договориться, что часть долга он вернет серебром и золотом, а часть — товарами:пряностями, тканями или маслом. Потом распродать его товар, и лучше бы не здесь, а у нас, в Альфарики…
Я перебил Жирного:
— Верно ли я понимаю, что если тебе нужно серебро прямо сейчас, то ярл не вернет долг, а если как бы и не очень нужно, тогда вернет?
— Верно. Иначе тут и не делается.
— Что за глупости! — рассердился я. — А тот ярл… уж не сарап ли он?
— Нет, не сарап. Фагр.
— А почему же всех здешних ярлов не повырезали сарапы? Почему не забрали у них всё добро? В Бриттланд, я слышал, сарапы пришли с огнем и мечом.
— А зачем? Сарапы сюда не грабить пришли, а жить. Зачем убивать овцу, если можно каждый год состригать с нее шерсть? К тому же вся знать тут же поменяла богов и начала кланяться солнцу.
Я невольно посмотрел на второго живича. У того на шее висел золотой круг с высеченными лучами.
— В Бездну сарапов и фагров. Когда я получу свое серебро?
— Думаю, седмицы через три. Самое большее — через месяц.
Мы с Простодушным переглянулись. Альрик столько не продержится в переполненном городе.
— А где мы будем жить в это время? В этом дворике? И что есть? А еще нам нужно заменить некоторые доски на «Соколе», найти лекаря для Альрика…
— Я найду и оплачу вам жилье на месяц, дам серебра на еду и через родича разузнаю про лучших лекарей. Всё равно они сразу вас не примут, так что как раз сможете поспрашивать, кто лучше лечит хвори, связанные с Бездной. С починкой корабля придется подождать.
Пока мы разговаривали, Простодушный будто бы и не слушал, перепробовал все блюда, выпил несколько чашек вина, полюбовался игрой света на стекле, пощупал ковер под ногами, даже прошелся по комнате, чтобы рассмотреть всё получше. И подал голос только сейчас:
— А как скоро прибудут твои родичи из Раудборга?
Почти рассеявшиеся подозрения всколыхнулись снова.
А ведь и впрямь… Мы здешних обычаев не знаем. Вдруг Хотевит врет мне прямо в глаза? Вдруг Дагна уже сбежала с «Сокола»? А что до тех письмен, где сказано о долгах… Как там сказал дед Хотевита? К кому мы пойдем с этими письменами? Кто вступится за безъязыких чужаков?
— Не знаю. Может, уже завтра, а может, и следующей весной. Но в Гульборге они меня уже не запрут и назад ворочать не станут, а коли я обженюсь на Дагне, так и вовсе ничего сделать не смогут.
— Разве что отобрать письмена с долгом, — заметил Простодушный. — Или объявить нас разбойниками, что похитили и тебя, и письмена. Нет у нас веры твоему роду, уж извини, Хотевит Гореславссон.
— Гореслав — это мой дед, а не отец, — буркнул Жирный. — Так чего же ты хочешь?
— Дагну и впрямь удержать долго не выйдет, да и не стоит она столько марок. Потому я хочу залог, равный твоему долгу. И закрепить передачу того долга новыми письменами, где будет сказано, что ты по доброй воле передаешь нам тот залог до выплаты долга. И чтобы те письмена были не только промеж нас, но и какой-то важный ярл из здешних, а лучше два или три согласились, что видели те письмена. Чтоб твой род потом не оспорил передачу залога и не ославил нас татями.
Вот это Простодушный! Ай да голова! Не зря я его с собой позвал! Значит, и я не такой уж дурак.
Херлиф едва заметно улыбнулся мне:
— Хальфсен не только в языках силен, — пояснил он, — многому научился у хозяина-фагра.
Жирный же побледнел, несмотря на обилие выпитого вина:
— Но у меня же нет ничего! Я же отдал вам всё, что было.
— Зато у твоего рода много чего в Гульборге. Да хотя бы этот дом. Или лавки. Или корабли. Ты же все равно отдашь нам долг! Значит, и залог к тебе в полной мере вернется.
Не успел Хотевит ничего ответить, как со двора послышался шум. Женские визги, ругань, треск, словно что-то разбилось.
Мы тут же повскакивали и побежали к ульверам. А там карл, которого чуть не придушил Лундвар, набрасывается с кулаками на Аднтрудюра, рядом стоит перепуганная девчонка-рабыня и еще несколько рабов.
— Стоять! — рявкнул я. — Трудюр, убери нож. Что стряслось?
— Да не знаю, — хмыкнул шурин. — Этот дурень ни с того ни с сего кинулся на меня.
Карл и рабы вперемешку заголосили, от чего родич Жирного вдруг разозлился и давай кричать на Хотевита.
— Ты девку лапал? — спросил я у Трудюра, уже догадываясь, что тут было.
— Так рабыня же. А чего? Поели, выпили, так теперь еще и бабу бы… А этот накинулся, будто это не рабыня, а дочь хозяйская.
Хотевит, немного разобравшись, ответил:
— Это его рабыня, — кивнул на родича. — Любимая. А ты, будучи у него в гостях, хотел его девку взять.
— Так не жена же, — нахмурился Трудюр.
— Тут нельзя брать любую девку, что понравится. Надо было спросить. И вообще здесь есть особые дома с гулящими девками, их песчанками зовут. Там бабы на любой вкус: и черные, и белые, и всякие.
За три месяца пути изголодался не только Аднтрудюр, но и все мы. Да, в некоторых деревнях нам удавалось уговориться насчет женщин, а иногда приходилось и без уговора, но то всё наспех, да и бабы там были чахлые, едва-едва выдерживали одного хирдмана, а до смерти доводить их не хотелось. От того жадные взгляды ульверов всё чаще останавливались на Дагне. И чем дольше мы плыли, тем чаще наутро парни сверкали разбитыми рожами да синяками. Я особо не вмешивался, знал, что Дагна сумеет постоять за себя, да и ульверы лезли к ней не всерьез, а так, побаловаться: ущипнуть или помять за задницу. Хотевит, конечно, злился, но куда ему, шестирунному, против моих ребят!
Вздохнув, Хотевит сказал:
— Я дам денег на песчанок.
Глава 3
Спали мы в том же дворике на толстых одеялах из какой-то верблюды, уж не знаю, как та верблюда выглядит, но воняет, видать, преизрядно. Впрочем, вонь не мешала нам спать, мешали вопли ослов, разоравшихся за стенами.
А потом пришел Хотевит, весь взъерошенный, осунувшийся, будто ночь не спал.
— Нужно вначале пересчитать мой долг на деньги Годрланда, чтобы понять, какой залог давать. А перед тем я расскажу, как здесь счет ведется.
И высыпал горсть монет на стол.
Так-то я монеты не в первый раз в руках держал, мы их всегда по весу считали. К примеру, пятьдесят серебряных монет, если не потертые и не обрезанные, могут составить полновесную марку. А могут и меньше. Все торговцы с собой весы возят и грузики, чтоб монеты те проверять.
— Вот эта — самая ценная. И́лиос называется, это по-годрландски солнце, — Хотевит указал на золотую монету с вычеканенным изображением солнца.
— Если брать по весу, то выходит чуть больше половины вашего эрторга(1).