Всю злость я швырнул в Феликса! И услышал, что тот тоже встрепенулся.
Хирдманы Клетуса повскакивали с лавок, но делать ничего не стали, смотрели на меня, ожидая приказа. Ульверы даже не дернулись.
Живодер на том не остановился, пробежал по всем, отвешивая тумаки. Только ульверы, в отличие от меня, не дремали и сумели отбиться. Их это больше веселило, чем злило. Я же чуял, что Феликсу снова похорошело. Тулле! Ну давай, придумай что-нибудь.
И Тулле придумал. Он вскочил на стол, спихнув Живодера и заорал во все горло:
— Ты напрасно, парень,
выбрал это место.
Редко волчьей стае
ты давал добычу.
Не видал, как ворон
каркает над кровью,
как мечи с мечами
в сечах ищут встречи.
Ульверы разом подхватили:
— Я с мечом кровавым
и копьем звенящим
странствовал немало,
ворон мчался следом.
Грозен натиск хирда.
Пламя жгло жилища.
В городских воротах
яростно я дрался(1).
1 Подлинные скандинавские висы. Оригинал — norroen.info/src/sk/egill/lausavisur.html
Глава 10
Первыми с улиц Гульборга исчезли попрошайки и калеки. Вроде как нищих, у которых все члены на месте, забирали в войско, а убогих, безногих и безруких — скармливали тварям Арены. Тех же нужно чем-то кормить. И немало тогда слепых прозрело, а у хромых внезапно поотрастали ноги. Да и руки, внезапно возникшие из-под лохмотьев увечных побирушек, отличались завидной ловкостью.
Поисчезали и женщины, а те, что осмеливались выйти, укрывали не только плечи, но и лицо, и ходили всегда с кем-то: если не с мужем или братом, то хотя бы в сопровождении рабов.
Город наводнили сарапы. Солнцезарные ездили по улочкам так, словно кроме них больше никого нет. Мы слышали о десятках покалеченных и затоптанных. Но нас не трогали. Да, при встрече сарапские воины не раз требовали снять личины и показать лица, но препятствий не чинили. Видать, норды пока им были не интересны.
Феликс теперь сидел у нас в доме безвылазно. Что-то там пошло не так. Ворожбу Набианора я отпугнул, но, видать, не до конца. При виде сарапов и при звуках сарапской речи юный Пистос то взрывался яростью, то трясся, как побитая псина. Тулле говорил, что это должно пройти, когда протянутая пророком нить оборвется до конца. И Феликс так и не рассказал, как прошла встреча с Набианором. Не смог.
Мой дар пока слишком слаб. Если бы я был сильнее и если бы все хирдманы стали хельтами, тогда стая легко бы потягалась с ворожбой Набианора, но пока я даже Феликса не сумел защитить как следует.
Время от времени заходил Милий, и с каждым разом он выглядел всё хуже и хуже. Он беспокоился о Сатурне Пистосе.
— Господин зачудил: отдал почти все золото на благо сарапского войска, сказал, чтоб его подопечные кузнецы отныне ковали доспехи и оружие для воинов пророка. Зазвал в дом лысого жреца и целыми днями слушает его поучения. Да еще сарапы забрали его лучшие поместья. Набианор отдал их своим людям как награду. Если так пойдет дальше, господин скоро пойдет по миру, — причитал вольноотпущенник. — Хотя и нищим нынче нет места. Их всех забирают в войско. Кто покрепче — к копейщикам, кто послабее — в обоз, женщин — к шлюхам.
Мы недоумевали, зачем сарапам столько людей. Неужто Набианор собирается весной напасть на Северные острова? Или куда-то еще пойдет?
Вскоре с южных земель начали приходить корабли, они везли раненых сарапов, которым благодать уже не могла помочь, твариные туши и много поломанных доспехов для перековки. Судя по всему, война с наступающей Бездной шла не совсем удачно, но Набианор не собирался сдаваться.
У Жирных же появилась новая отговорка. Теперь они говорили, что их должник после встречи с Набианором помешался, раздал всё своё состояние, обрил голову и глубоко уверовал в бога-Солнце.
— Ни один законник не сможет стребовать с него долг, — объяснял Хотевит.
— Мне плевать на вашего должника. Мне должен ты, а ты вроде пока в своем уме, — горячился я. — И на пергаменте записан твой долг и долг твоего рода, а не какого-то безумного фагра. Все сроки уже вышли.
— Ну ты же ходил по городу, видел, что торговли нынче почти нет. В Гульборг приехало слишком много сарапов! Цена на зерно и масло поднялась почти вдвое.
— Так ты не зерном торгуешь! А если бы торговал, так просто бы еще больше получил!
— Кай! Кому нужен мед, пенька и воск, если людям не хватает медных монет даже на просо! Может, я и наскребу сотню илиосов, но это же не покроет мой долг.
— Тогда продавай дом! Рабов!
— А вот дома стали дешевле! Благородные рода распродают городские владения и уезжают в дальние поместья. Сейчас за дом, в котором вы живете, можно выручить тысячи полторы илиосов, и то если повезет! И рабов тоже продают. Грамотный раб, говорящий и на фагрском, и на сарапском языках, уходит на рынке за бесценок!
Как я его только не прибил тогда…
Но Хотевит говорил правду. Лавр жаловался, что монет от Жирных не хватает, что торговцы придерживают зерно, не пускают на продажу, ожидая еще большего повышения цены. Чем ближе весна, тем еда становится дороже. А уж сейчас-то, когда тысячи высокорунных сарапов объедают город, тем более.
Я ходил с Лавром на рынок, сам видел пустые места там, где прежде стояли телеги с мешками. Даже выложил свое золото, что закупить побольше снеди, с запасом. Мало ли что будет потом?
Мы ждали. Дел нам хватало и дома.
Клетусовские фагры учились говорить по-нашему, нередко выходили во двор, чтобы размять кости да помахать оружием. Дометий хоть получил дар в защиту, но и с мечом был неплох.
Оказывается, бойцов Арены не просто выкидывали на песок, но еще и учили драться, каждому подбирали оружие по руке и гоняли с утра до ночи. Ведь если боец сразу помрет, то и зрелища никакого не будет. А после Арены за них взялся Клетус! Он не только бился со своими хирдманами, но еще постоянно придумывал, как лучше им встать, кто кого прикрывает, кто нападает, а кто держится поодаль, и это под каждого нового противника. Клетус всегда помнил о дарах хирдманов и старался сделать так, чтобы каждый из них пригодился, каждый был на своем месте. К примеру, Дометий часто стоял возле лучника и не давал тварям подобраться к тому. Силач нередко шел первым, а ловкач обходил тварь сбоку.
Да что говорить! Клетус измысливал, как обороняться от всадников, что делать, если нападут в море, и кого лучше послать против той или иной твари. Дометий говорил, что Клетус и на арене был таким. Чтобы завоевать любовь зрителей, Кидонес нарочно выдумывал всякие хитрости, ненужные увороты, кувырки. Нередко он давал противнику ранить себя, легонько, но кроваво, чтобы все думали, что рана тяжелая. И каждый бой проходил так, словно Клетус вот-вот погибнет, но в последний момент он всегда умудряется победить.
Дометий говорил, что Клетус часто бранил хирдманов за глупость и недомыслие. Мол, его воины в бою мало смотрели по сторонам и не замечали, когда стоит поменяться местами или отойти в сторону. Нередко прямо посередине сражения с тварью Клетус кричал, чтоб такой-то пригнулся, а другой стрелял.
Я прям даже пожалел бедолагу. Ему бы мой дар, вот тогда бы он точно развернулся по полной. Весь хирд бы плясал под его дудку. А потом понял, что жалкий из нас двоих я. Мне-то ведь по плечу эдакие вывороты, только я понятия не имел, что можно выдумать нового на два десятка хирдманов. Есть стена щитов, а есть бой врассыпную, где каждый за себя, и вот там-то стая и нужна. Что тут выдумаешь? У нордов каждый стоит, где хочет, обычно бок о бок с приятелем.
— Есть книги по науке боя, — сказал Дометий. — И есть учителя. Клетус-то сызмальства такому учился.
Посовещавшись с Тулле и Простодушным, я решил, что и мне такая наука нужна. В конце концов, я не хитроумный Альрик и не могучий Ньял Кулак. Моя единственная сила — в стае, а значит, я должен уметь выстраивать общий бой. С чистой совестью я переложил заботу о казне хирда на Херлифа, хозяйственные дела — на Вепря, фагров — на Рысь, а сам занялся учением. Хальфсен отыскал и купил книги, названия которых вспомнил Дометий. И каждый день я слушал, как толмач читает про сложную науку боя. Только тяжело это. Многих слов в нашем языке не было, и Хальфсен вместе с Феликсом и Дометием ломали головы, как бы лучше их растолковать. Пока думали о слове, мы напрочь забывали, о чем вообще говорилось прежде. Это уж потом я запомнил длинные фагрские словечки, и дело пошло полегче.