— Это что? — раздосадовано спросил я. — Здесь все бои будут такими?
Хальфсен тут же ответил:
— Нет. Это так, для начала только. Сейчас дерутся новички, пробуют свои силы. Их выводят, чтобы они привыкли к арене. Тут даже смертей не должно быть.
Вот за что мне нравился Хальфсен, так это за смекалку. Он сразу понял, что в нашем хирде будет обузой из-за малых сил, потому старался быть полезным хотя бы как толмач. Потому он прислушивался к разговорам вокруг, не робел задавать вопросы и пересказывал ответы, причем еще до того, как ему велят это сделать. При этом он всё время тренировался и с мечом, и с топором; на корабле освоился быстро, ставил мачту, помогал убирать парус, не гнушался и похлебку сварить, и рыбу выпотрошить. И его ничуть не смущало, что хёвдинг у него тех же зим, что и он. Словом, Хальфсен напоминал мне Рысь, когда тот только присоединился к хирду, разве что у Леофсуна характер потверже и хитрости побольше.
На слабых бойцов смотреть было скучно, потому мы достали мешки со снедью, перекусили, выпили вина…
Судя по силе и быстроте, на арене были карлы. Какие лучше владели мечом, какие хуже, но никто из них бы не выстоял против ульвера. Некоторые сами бросали оружие, сдаваясь, другие сражались до первой раны. Как только в какой-то из пар находился победитель, он отходил в сторону, ждал следующего победителя и сходился уже с ним. В конце на арене остался всего один воин. Как по мне, не самый умелый, зато самый выносливый и умный. Несколько боев он нарочно затягивал, чтоб сберечь силы. Со скамей ему накидали немного монет, больше бронза, но сверкнуло и серебро. Он поклонился, собрал деньги и ушел.
Затем на арену снова вышел фагр-крикун.
— Сейчас выйдет Черный мечник, — сказал Хальфсен. — Он на седьмой руне, и дар у него какой-то есть. В Гульборге его любят.
Ну, это я и сам смекнул по радостным воплям вокруг.
На песок ступил высокий, черный с ног до головы хускарл. Из одежи — только шлем, на навершие которого прикрепили длинную красную прядь волос, короткие до колен штаны, какие-то обмотки на ногах да толстые железные наручи. В правой руке меч, в левой –крошечный щит величиной с миску. Как таким защищаться? Смех да и только.
Я прежде не видел, как дерутся чернокожие воины. По правде, я и воинов таких не видал, только безрунных трэлей, потому этот бой я ждал с нетерпением.
Мечник поднял руки, и толпа взревела от восторга. Хотя противник еще даже не появился, на арену уже посыпались монеты. Глядя на их количество, я аж задумался, а не пойти ли сюда, чтоб подзаработать? Если каждый ульвер разок подерется на потеху, так и без Жирного наберем сундук серебра.
А потом прямо в земле открылась дверь, и оттуда выползла здоровенная тварь. Из-за обилия людей и мощных воинов возле арены я не мог разобрать, какой та силы, но, судя по виду, никак не меньше хельта. Вся в скорлупе и с клешнями, будто краб, но с длинными хвостами, будто слепленными из отдельных кусочков, а на концах хвостов — толстые наросты с жалом. Сама размером с теленка, глазенки если и есть, то совсем не видны. Даже я немного растерялся. Как такую бить?
Не, ну своим топором да с силой хельта я бы проломил панцирь, но сперва отчекрыжил бы хвосты: уж больно нехорошо они покачивались. Мечник, видать, думал так же. Он подбежал к твари, резко прыгнул вбок, рубанул по левому хвосту, едва успел отбить удар другого жала своим несуразным щитом. Отскочил и несколько раз встряхнул левую руку. Знать, удар был тяжелым. Раздобревшие от вина и жары ульверы подобрались и тоже посерьезнели. Мало ли как повернется жизнь? Вдруг и мы когда-нибудь встретим вот такую тварь?
Впрочем, у Бездновой отрыжки была явная слабость: уж больно она неповоротлива. Хвостами хлыщет знатно, а вот двигается едва-едва. Мечник тоже это приметил, потому ускорился. Держался он сбоку от твари, наскакивал, отпрыгивал и с очередным наскоком отрубил кончик одного из хвостов, за что едва не поплатился жизнью. Клешня щелкнула перед его лицом, но мечник резко отклонился назад, да так, что затылок оказался вровень с поясом.
Толпа взревела еще громче.
Мы переглянулись с хирдманами. Интересный у черного дар, если это, конечно, дар. Уж насколько Альрик был ловок и быстр, он все же двигался, как и остальные: прыжки, повороты, уклонения. А Черный мечник больше походил на хлыст или ветку ивы: не столько бегал вокруг твари, сколько гнулся и вертелся, уворачиваясь от ее уколов. И красная прядь волос летала вслед за его движениями, словно живая. Как долго он продержится?
После нескольких наскоков мечник отрубил все хвосты и клешни, вспорол брюхо твари. Чистый песок тут же потемнел от черной крови и кишок. Но не успели мы обрадоваться, как воин повалился наземь, содрогаясь всем телом. Тварь все же успела зацепить его отравленным жалом. К мечнику поспешили на помощь, но было уже поздно. Он несколько раз дернулся и замер.
Люди на скамьях словно лишились разума. Они визжали, кричали, топали. А ульверы молчали.
— Хороший боец, — наконец сказал Рысь.
— Только глупый. Против ядовитой твари без кольчуги выходить… Хоть бы вываренную кожу надел, — добавил Эгиль.
— Он же трэль. Вряд ли его спросили, в чем ему идти на арену, — покачал головой Простодушный. — Хальфсен, как тут у них заведено?
После недолгих расспросов наш толмач пояснил:
— Оружие, доспех, соперник — всё это решают не бойцы, а хозяева арены. Ну или те, кто устраивает праздник. За этот бой немало заплатили, потому как Черного мечника в Гульборге знают и любят, на его бои ходят с радостью. Вроде за малую плату бой будет ненастоящим, вроде тех, что в начале были, до первой крови. Если заплатить больше, можно заказать бой до смерти, но взять противника полегче. А если непонятно, выживет боец или нет, то плату возьмут преизрядную.
Мы не раз бились за деньги, и всякий раз смерть ходила рядом и порой забирала хирдманов, но даже так было честнее, чем на арене. И я, не увидав пока ни Человека-Волка, ни его соперника, уже злился из-за грядущей несправедливости.
Если растолкать мужей в длинных платьях, проскочить возле занавешенной ложи, выдернуть меч у стражника, перепрыгнуть через ограду и попасть на арену, тогда…
Рабы оттащили труп твари и тело чернокожего мечника, засыпали потемневшие от крови и вонючей жижи места. На песок выскочили пестрые люди и принялись скакать, кувыркаться, плясать. Вдруг несколько из них взобрались на плечи соседей, а потом на их плечи запрыгнули другие, на них сверху еще, и получилась башня из людей в четыре яруса. Потом возглас «Хоп!», и башня тут же рассыпалась на части. Вот это здорово! Конечно, под стрелами так не постоишь, но если вдруг придется перелезать через стену, на которой нет лучников, то можно попробовать и так. Я выдержу вес и побольше.
Когда эти чудаки напрыгались и ушли, на арену выехали на конях два мужа в золотых доспехах. Я впервые увидел такие, чтоб не кольчуга и не железные пластины, а прям целиком из золота, гладкие и единым куском, словно литые, а не кованные. И кони тоже в доспехах: на морде железо, спины и бока закрывают толстые кольчуги, ноги тоже чем-то обмотаны. За каждым всадником — два десятка воинов, тоже в железе, с копьями, мечами и щитами.
— Это благородные со своими отрядами, — перекрикивая толпу, пояснил Хальфсен. — Они поспорили то ли на землю, то ли на поместье: чей отряд победит, тот и выиграл. В отрядах у них только рабы, которых они купили в один день. Проверяют, кто лучший командир.
— Чего ж они, когда сарапы шли, не проверяли? — буркнул я себе под нос.
Сейчас на скамьях среди тысяч фагров сидела едва ли тысяча сарапов, при том не босяки какие-то, а важные люди, ярлы или хёвдинги. Почему б не взять да и не поубивать их всех? Да, оружия ни у кого нет, но ведь на арену его можно выносить! Вывести всех рабов и приказать им забросить мечи наверх. Уж как бы ни были могучи сарапы, против сотен им не устоять! Да и воинов среди них не так уж много, в таких тяжелых одеждах особо не подерешься и не побегаешь. И в самом Гульборге сарапов не так уж много, наверное. Скорее всего, лучшие дружины нынче в Бриттланде.