– Нет, – ответила Гудрид. – Хотела бы я посмотреть на женщину, которая более довольна своей участью, чем я.
«Довольна» было всего лишь бледным словом в сравнении с тем, что чувствовала она сама. Где бы ни был Карлсефни, он умел все устроить как надо, и с ним было спокойно и надежно. И уже не казались преградой ни бурлящее море, ни неистовый ветер, ни опасные подводные скалы. Не страшили Карлсефни и злые языки: он просто не прислушивался к тому, что болтают люди.
Гудрид сидела, склонившись над пряжей, и пыталась представить себе свою свекровь. Может, она такая же добродушная и большая, как ее брат, Снорри сын Торбранда… Какие бы чувства ни питала к ней Торунн, Гудрид исходила из того, что свекрови приятно будет увидеть вернувшегося домой сына и полюбоваться славным внуком.
На восьмой день Гудрид проснулась от далекого шума прибоя; значит, они наконец подходят к берегу. Но она не спешила вставать, чтобы посмотреть, как из-за моря покажется родная Исландия. Радость была так велика, что переполняла ее сердце.
РАЗГОВОР НАЕДИНЕ
Ледяной ветер налетел на корабль с севера, когда «Рассекающий волны» шел вдоль восточных фьордов. Карлсефни, посоветовавшись с командой, решил, что будет гораздо опаснее приставать к негостеприимным берегам, и вместо этого зарифил парус и продолжал идти в открытом море, держась как можно дальше от суши и борясь с ветром и волнами.
Даже Снорри понял, что не следует бегать по палубе, а потому не роптал, когда мать привязала его веревкой к своей талии. Чтобы отвлечь сына, Гудрид рассказывала ему о далеких землях, в которых он побывал «совсем маленьким мальчиком», о скрелингах и о красивой, богатой стране на западе. Она смотрела в сияющие глазки сына и радостно думала о том, что будучи женой Карлсефни, она немало повидала в своей жизни.
Всякий раз, когда кто-то из команды оглядывался на Гудрид, они смущенно улыбались, и они подмигивали друг другу, словно этот ураганный ветер был им нипочем. А люди, вычерпывающие воду, распевали песни, и Гудрид чувствовала себя столь уверенно, что не торопилась сойти на сушу. Нет, корабль напоминал ей большого коня, который обязательно привезет ее домой.
На третий день ветер спал. Люди с радостью встретили приказ поднять паруса. И когда наконец Карлсефни убедился в том, что на корабле все в порядке, он передал штурвал Эйндриди, а сам подошел к Гудрид со Снорри. Он положил голову жене на колени, и она, вынув частую расческу, принялась расчесывать его спутанные, просоленные, поседевшие волосы.
– Гм-мм… – он взглянул на нее глазами, покрасневшими от усталости, и слабо улыбнулся, а потом повернул лицо к солнцу, закрыл глаза и вытянулся.
– Хорошо, что люди на борту не унывают, – сказала ему Гудрид, распутывая руками колтун на голове.
– Ты ведь знаешь, что говорят о коне, несущемся к дому! Я знаю этот берег как свои пять пальцев, словно я у себя в саду, и остальные могут сказать то же самое. Здесь мы рыбачили еще мальчишками, а потом уже, повзрослев, стали купцами. Следующим будет Вопна-фьорд, за ним ты увидишь Баккефлу и Длинный Мыс. А потом сразу же начинается Осотовый Фьорд, где когда-то поселился один из предков моей матери…
Исхудавшее, заострившееся лицо Карлсефни разгладилось, и он уснул. А Гудрид рассеянно думала, что означает подрагивание в ее утробе: может, это их младенец восстает против того, что тяжелая голова отца покоится на ее коленях. Потом она обратила внимание на то, что Снорри уже устал оставаться в одиночестве. Он стоял и звал Пекку Плосконосого, который возился с грузом на палубе. Гудрид ужаснулась, увидев, что строп на мачте ослабел и вот-вот оторвется от поручней.
– Строп болтается, берегись, Пекка! – закричала она.
Карлсефни вскочил на ноги как раз в тот момент, когда тяжелый строп выбросил Пекку Плосконосого за борт, прежде чем тот успел отойти от большого тюка, а потом начал раскачиваться туда-обратно, угрожающе нависая над палубой.
Эйндриди в мгновение ока повернул корабль против ветра, и люди успели закрепить строп. Но тот со всей своей тяжестью ударил еще одного из команды и сломал ему руку. Карлсефни бросился к штурвалу и круто развернул тяжело нагруженный корабль к тому месту, где волнующееся, темно-зеленое море поглотило его вольноотпущенника. Но Пекки нигде не было видно. Карлсефни прочитал над погибшим молитву и взял курс к целинной полоске суши на северо-западе.
Когда «Рассекающий волны» входил в широкое устье Скага-фьорда, навстречу ему выплыли самые различные суда. Далеко над водой в тихий летний день разносились приветственные крики. А на берегу блеяли овцы и лаяли собаки. Когда Карлсефни миновал скалистый остров, который назывался Перешеечным – блеяние перепуганных овец на борту корабля спугнуло целую стаю морских птиц.
– Как же удается переправлять овец на Перешеечный Остров? – спросила Гудрид, глядя в сторону пастбищ, приютившихся на этой темной, скалистой земле. Вокруг острова было затишье.
– Их просто поднимают туда, наверх, а домой часто привозят уже убоину, – ответил ей Карсефни. – И овцы здесь хорошо нагуливают жирок. Некоторые из богатых бондов в округе владеют общим правом на пользование этими пастбищами и следят, чтобы оно не нарушалось. – Он показал на фьорд. – Видишь, Скага-фьорд тянется с севера на юг. И летом, во время солнцестояния ты увидишь солнце прямо в проходе фьорда, тогда как зимой там же загорится северное сияние. Вон на той стороне фьорда виднеется пар от горячих источников Рейкера, а в долине их еще больше. А там, на другой стороне, лежит Хов, где живет мой родич Халльдор. Отсюда нашей усадьбы еще не видно, потому что между ней и фьордом пролегает возвышенность.
Небо заволокло тучами, и на восточную сторону фьорда упала тень, играя в прятки с заснеженными горными вершинами, окаймляющими широкую долину фьорда. Повсюду стояли березовые рощи, то там, то сям краснели рябины. Это была тихая, плодородная земля.
Карлсефни спустил трап, и Гудрид поставила Снорри на тюк, чтобы он смог увидеть всадников, скачущих вдоль берега. Конская сбруя и оружие поблескивали в косых лучах солнца. После долгого пребывания в море Гудрид была переполнена новыми впечатлениями.
И пока Карлсефни бросал якорь, к «Рассекащему волны» подплыла разноцветная шестивесельная лодка, и крепко сбитый, седеющий воин выкрикнул имя Карлсефни.
– Оттар сын Вемунда! – ответил ему Карлсефни. – Теперь я вижу, что оказался дома. Гудрид, это надсмотрщик на Рябиновом Хуторе, который научил меня всему, что я теперь умею. И все равно мне с ним не сравниться.
Оттар снял с себя мягкую фетровую шапку, приветствуя гостей, но суровое выражение его лица не смягчилось, когда он услышал похвалы Карлсефни.
– Что с тобой? – спросил Карлсефни. – Уж не болен ли ты? Или у тебя плохие вести о моей матери и нашей усадьбе?
– Спасибо тебе, Торфинн, я здоров, и на Рябиновом Хуторе ничего не изменилось. Торунн дочь Торбранда выслала меня вперед, чтобы поприветствовать тебя и спросить, не может ли она поговорить с тобой наедине.
– Вот как? Ну что же, поговорим! – беспечно ответил Карлсефни. – Но сперва ей следует познакомиться с Гудрид и нашим сыном. Ты готова, Гудрид? Эйндриди, спусти в лодку седло Гудрид, и еще уздечку с бубенчиками, которую мне подарил король Олав.
На берегу их поджидали кони с лоснящимися боками, и Карлсефни выбрал для Гудрид гнедую кобылку и самолично оседлал ее, а потом уже отошел к своему жеребцу. Карлсефни был так весел и счастлив, что Гудрид на некоторое время и думать забыла о странной просьбе его матери. Надсмотрщик Оттар помог ей сесть на кобылу, и она улыбнулась ему, запахивая плащ.
– Спасибо тебе за прием, Оттар! Никогда не встречала более радушного гостеприимства.