– Значит, лезвие его меча должно было где-то удариться о землю, – сказал Гуннар, встал на место, куда показывал Хельги, и поднял руки, как бы замахиваясь. – Удар должен был прийтись вон туда, – и он показал на место в полутора шагах от примятой травы.
– И вот вижу я небольшой разрез в дерне и еще небольшую выбоину там, где должна была удариться о землю рукоять. – Гуннар говорил так, чтобы слышали все. Бонды не спускали с него глаз.
– И здесь вижу я капли крови, что, видно, пошла у него ртом. Когда ты скинул его с себя, ты сдвинул его влево? – снова спросил Гуннар Хельги.
И сам же ответил:
– Да, ты скинул влево, но здесь следы крови затерты, хотя и не до конца. Кажется, что Торгиля кто-то волок к костру? Это делал ты? – Хельги, отрицая, помахал головой.
– Тогда посмотрим на Торгиля. – Гуннар подошел к телу Торгиля, перевернул его на бок и, присев на корточки, начал говорить. – Лезвие прошло его насквозь, я вижу рану на спине. На земле под ним много крови, но нигде не вижу я следа от лезвия меча, которое должно было бы глубоко войти в землю.
Гуннар Следопыт встал и подошел к Харальду Тордсону:
– Следы говорят, что Торгиль был убит у южного края поля для поединка, потом его перетащили к костру. Когда его убили, у него в руках был меч.
Харальд посмотрел на Хельги, затем на Туранда, затем на всех собравшихся людей.
– Пусть тот, кто верит словам Туранда, что стоит здесь, поднимет руку, – сказал Харальд.
Ни одна рука не поднялась.
– Пусть тот, кто верит словам Хельги сына Торбранда, который также стоит здесь, поднимет руку.
Все свободные мужчины на поляне, кроме Туранда и Хельги, подняли вверх правую руку.
– Ночь – не время для суда. Суд будет утром. Я обвиняю Хельги сына Торбранда в нарушении мира и поединке без свидетелей, – громким голосом прокричал Харальд. – Я объявляю Туранда, чьего отца я не знаю, в клевете. И если завтра перед судом он не расскажет нам всю правду, то он же будет обвинен и в лжесвидетельстве. Потому отведите Туранда в усадьбу и заприте его в дровяном сарае! – приказал он слугам.
– Хельги сын Торбранда сохранит свобод. Однако должен он поклясться не отходить от усадьбы более чем на двести шагов до суда, который состоится завтра в полдень.
И все поддержали дружными криками то, как рассудил Харальд Тордсон. И говорили, что великая удача им иметь законоговорителя, который не перебирает по полдня старые законы, выискивая тот, что подойдет, а сам творит суд по справедливости.
– Наш тинг начался с суда над Хельги и закончится судом над ним же. Не припомню еще такого в нашей округе, – сказал затем Харальд Тордсон. – Лучше бы ты еще один год оставался дома, Хельги сын Торбранда. И все мы могли бы спокойно пить пиво и спать по ночам.
И Торбранд с Бьёрном увели за собой Хельги, все время оглядывающегося на Ингрид, которую уже уводил с собой отец. Однако Хельги успел заметить ее взгляд и понял, что завтра суждено им снова увидеться.
И когда они уже были у самой усадьбы, Хельги увидел, что на него смотрит Туранд, стоящий в окружении слуг Харальда. Тот подмигнул ему и крикнул:
– Она перехитрила даже меня! Здорово у нее получается выбирать себе женихов. Ты очень удачлив, но платок-то она дала Торгилю.
– Ты все расскажешь в полдень на тинге, – крикнул в ответ Бьёрн, а Торбранд толкнул Хельги, чтобы тот не останавливался.
Утром поднялась суматоха, когда слуги Харальда Тордсона увидели, что ночью Туранд через прохудившуюся крышу выбрался из дровяного сарая, где его держали, и сбежал. Кто-то видел лодку, что на рассвете проплывала мимо. Потому в полдень на тинге Туранда объявили вне закона, а за Хельги не нашли вины, ведь двенадцать свободных мужчин поручились, что верят его словам о том, что на поединок он был вызван обманом. И уронил бы свою честь, когда бы от него отказался.
После тинга к Торбранду подошел Гудбранд Белый, человек ярла Хакона:
– Я вижу, люди в вашей округе немало делают, чтобы хранить мир. Это хорошо, когда все мы богатеем и обнажаем мечи только за морем. И ярлу от этого только прибыток.
– Лучше нет, чем жить с соседями в мире и решать все дела по справедливости. А те, кому по душе звон мечей, всегда могут отправиться в землю англов или фризов, – ответил ему Торбранд.
– Однако есть люди, которым не по душе такой порядок, те, кто хочет, чтобы снова на нашей земле лилась кровь и горели усадьбы. И сдается мне, что один из таких людей был здесь совсем недавно.
– Мое дело растить хлеб и ловить рыбу, а в дела ярлов и конунгов мне вникать не с руки, – ответил Торбранд. – Однако ведомо мне, о ком говоришь ты.