Гуннар кивнул и ничего не сказал.
– Вот Харальд Заяц, – Кетиль указал на длинноногого худого воина, на вид лет тридцати пяти, который сидел на весле на одной скамье с Аслаком, – попробуй догони его, особенно когда он бежит за выпивкой.
– Это – Асгрим Сакс, – показал Кетиль на крепко сбитого седого воина с длинными усами. – Он жил среди них три года, отрастил усы и даже говорит на их языке. Асгрим, как попросить у сакса его деньги?
Асгрим молча достал меч и приставил острие к горлу Кетиля. Левой рукой он указал на кошель, который висел у того на поясе.
– Тут уж никто не сможет сказать, что не понял, правда? – спросил Кетиль Хельги, отводя рукой лезвие. – Скоро и ты так выучишься. Аслака ты знаешь, – продолжил он. – Мы зовем его Финн, но тебе лучше звать его просто Аслаком, если не хочешь, чтобы он тебя ударил. Иногда он варит себе отвар из мухоморов, как финский колдун. Но не становится от этого берсерком, а просто засыпает на много часов и потом рассказывает, где он бродил во сне. Тогда его лучше не тревожить.
– Меня вообще лучше не тревожить, парень, если не хочешь, чтобы тебе посчитали ребра, – проронил Аслак и сплюнул в сторону.
И так Кетиль назвал имена всех, кроме Гудбранда и Рагнара. И не раз все сидевшие за костром смеялись над тем, что он говорил, рассказывая о ком-то. И когда он закончил, Гудбранд указал на него самого и сказал:
– А вот это Кетиль Болтливый, мой сын. И каждый раз, когда я его слышу, я молю Одина, чтобы он превратил болтовню моего сына в ветер, который бы наполнял наши паруса. И тогда у меня был бы самый быстроходный корабль в наших краях. И я смог бы добраться до Исландии за один день, а до…
– А за два дня с такой скоростью ты проплыл бы весь океан и свалился бы уже с ветвей Мирового дерева, Иггдрасиля, и попал бы в Хель, мир мертвых, – продолжил Кетиль, и все опять рассмеялись.
– А теперь твой черед рассказать о себе, – спросил Заяц. – Кто ты, из какого рода и как попал к нам? Мы недолго были на берегу в твоих краях и не знаем всех подробностей. Слышали лишь о тайном поединке. Однако ты не выглядишь, как бывалый поединщик.
На это Хельги ответил висой:
И Заяц сказал, что он не уверен насчет бойца – это покажет только битва, а еще одним скальдом в палатах Эйрика будет больше. И все с ним согласились в том, что виса недурна, хотя, конечно, уступает тому, что можно услышать при дворе ярла Хакона от одного из его шести скальдов.
Потом Хельги коротко рассказал, что с ним случилось, не упомянув о том, что только по случаю остался в живых. А Гудбранд, который, верно, знал всю правду, промолчал.
Тут в разговор вступил Рагнар Лысый:
– Если то, что ты нам сказал, – правда, то завтра тебе лучше не сходить на берег, потому что последнюю остановку в Согне мы сделаем в Хиллестаде.
К полудню следующего дня корабль Гудбранда Белого уже подходил к Хиллестаду – усадьбе на полуострове, что отделял фьорд от открытого моря. И Хельги просил Гудбранда узнать, есть ли в усадьбе Туранд, но тот ответил, что, пока Хельги вместе со всеми в походе за данью, о личной вражде ему стоит забыть. Однако скоро случилось так, что и Гудбранду, и всем остальным на корабле пришлось забыть о самой дани.
Едва подошли они к берегу, Гудбранд, Асгрим Сакс и еще один молодой воин по имени Калле высадились на берег. И сильно удивились они, когда ворота усадьбы остались закрытыми и их никто не встретил. Тогда подошли они к самой усадьбе, но ворота по-прежнему не открывались, и навстречу никто не вышел.
Они постучали раз и другой, и Асгрим уже стал довольно громко ворчать, что в наказание за такое негостеприимство стоило бы кинуть на крышу дома пару факелов. Тогда над воротами показались голова и плечи женщины, и Гудбранд узнал жену Харальда Кабана.
– Вам бы, разбойникам ярла Хакона, только пограбить да пожечь, да снасиловать кого, – сказала она. – И странно слышать о гостеприимстве от того, кто готов сжечь твой двор.
– Где твой муж, Тора дочь Сигурда? – спокойно спросил Гудбранд. – Ярл ждет от него дани, и ждать он не любит.
– Муж мой отправился позавчера в Трондхейм и взял с собой всех своих людей. Видать, сам решил поспорить с ярлом Хаконом о дани. А никакой снеди, мехов или серебра давать тебе не велел.