К концу дня они достигли своей старой стоянки, и бросили якорь в уже известной бухте у упавшей скалы. Узкие проходы среди подводных скал уже были разведаны, но подходили все равно осторожно. Берег возвышался над ними гигантской скальной стеной, высотой в три перелёта стены. Издали эта стена казалось монолитной, но подходя ближе, становились видны следы, которые оставили на ней ветры и море. Упавшие сверху обломки образовывали небольшой каменистый пляж. Скальды говорили, что в Мидгарде, откуда пришли предки северян, таких скал не было, и все горы были пологие, как кучки песка. Хродвальд мог бы этому поверить. А еще скальды пели о небе Мидгарда, о том что солнце Мидгарда двигалось по небу! И никогда не остывало на ночь, а ночь наступала, когда солнце заходило за край земли! И плыло оно по небу не одно, а с какой-то «луной», которая была как солнце, да только светила ночью. Молодой ярл задумчиво посмотрел на неподвижно висящий в зените огненный шар, который уже начал остывать. Скоро он остынет, станет светиться холодным бледным светом, который едва разгоняет тьму, а потом снова начнёт разгораться, стремительно окрашиваясь сначала в огненно-красный, а потом раскаляясь до жёлто-оранжевого, даря тепло и свет. Представить себе, что такое светило может двигаться по небосводу, Хродвальд решительно не мог.
Хродвальд велел еще троим взять весла, и встать с ним на носу, проверяя безопасность пути — кое-где темная вода прятала огромные глыбы с острыми сколами. Драккар сильно просел, и вытащить его на пляж не представлялось возможным, да и была опасность повредить днище об острые каменные обломки. Но бывалая команда, не смущаясь трудностей, быстро и ловко принайтовила свой небольшой корабль к импровизированному пирсу. Вбили между камней прочные деревянные костыли, привязав драккар за нос и корму. Пленных и скот сгрузили на берег, чтобы у первых не было соблазна попытаться увести корабль или лодку в море, а у вторых — прыгнуть в море самим. Коровы истошно мычали, лошади и пленники кричали и плакали, но команда ярла смеялась и ликовала. Даже быстрые похороны умершего воина, того самого Кнута, которому оторвали челюсть в схватке с мертвецами, не смогли испортить северянам настроение. Поход удался!
Начало темнеть, неподвижно висящее в небе светило быстро тускнело, тени становились всё гуще Люди расселись у костров, надёжно привязав скот и пленников. Несмотря на кажущуюся безопасность, всё же выставили часовых — предосторожность, пренебрежение которой могло обернуться смертью — и зажарив захваченного с собой с берега барашка, вскрыли бочонок хмельного мёда. Бочонок по традиции брался с собой из дому, и как только люди севера завершали своё дело, и оказывались в безопасности — каждый отпивал из него. Начинал ярл. Хродвальд наполнил большую деревянную братину, глотнул сладко обволакивающий горло напиток и передал братину Атли. Тот пил долго, с чувством, изредка отрываясь, чтобы сладостно причмокнуть. Наконец он отдал братину и схватился за свою лиру. Лира была надёжна и добротна, как боевой топор, и украшения на ней изображали переплетающихся в причудливых узорах морских змеев. Один из рогов лиры увенчивала крохотная фигурка Брагги. Если говорить на чистоту — мастерства резчика на фигурку не хватило. Если судить по фигурке, то Брагги имел огромный улыбающийся рот на слишком большой голове и крохотное тельце. Хродвальд покачал головой от такого неуважения. В седой древности, когда его предки пришли в эти негостеприимные земли, спасаясь от голода и недостатка земли на родине, они поклонялись целому пантеону могучих богов. В своих странных делах боги не предупредили смертных о том что Биврёст, Радужный Мост что позволяет ходить между мирами, вот вот рухнет. Что-то страшное произошло в Мидгарде, Биврёст исчез, и боги покинули Мидгард. Свартальфахейм был связан с Валгаллой только через Мидгард, и оставшиеся тут предки нынешних людей были бы обречены, если бы не один бог, который согласился остаться с ними. Из всех богов только один Брагги, весельчак и балагур, не владел мечом. Только он не славился своим воинским искусством, и только у него хватило храбрости остаться с обречёнными. Если бы Хродвальд мог выбирать, то он конечно бы предпочёл, чтобы с ними осталась Фрея, или, ещё лучше Тор. Не говоря уже про Одина с его Валгаллой — кому не хочется жить вечно?! Но за самоотверженный поступок Брагги, по меньшей, мере стоило уважать. На севере по прежнему славили Одина и приносили жертвы одноглазому мудрецу, но все знали, что без валькирий и Биврёста путь в чертоги богов теперь закрыт. И души смертных навсегда обречены прозябать тут, в Свартальфахейме. Фигурки же Брагги были только у скальдов. И у них они были наверняка. Древняя история рассказывает, как Один превратился в огромного орла, выкрал мёд поэзии, и принёс его богам в клюве, часть проглотив по дороге. Кое-какие капли выпали из его клюва, и те счастливчики из числа людей, которым достались его частицы, обретают в себе талант, и могут самые холодные сердца бросать в обжигающий пламень гнева, всего несколькими словами Или петь песни так, что даже скалы начинают плакать от горя. Но тот мёд, что Один проглотил по дороге, вышел с другой стороны божественного орла. Те кому достались частицы этого мёда, тоже чувствуют в себе зуд сочинительства, и пытаются осчастливить мир своими творениями. Вот только получается у них то, во что, по сути, превращается всякий проглоченный мёд.