— Нет, что ты, она хорошая девочка, — ответила Вальтйона. — Пожалуй, чтобы не было от нее позора роду Скьёльдунгов, мне следует ею заняться.
Немало всею надлежит знать настоящей госпоже: она должна вести хозяйство в большой усадьбе; быть искусной в ткачестве и пивоварении; блюсти себя в одежде, речах и повадке; ведать почитание богов и предков; помнить, кто друг ее мужу и кто недруг и как вести себя с тем и с другим. Конечно, Ирсе нелегко было все это усвоить сразу.
— Она старается, — говорила, бывало, Вальтйона Хроару. — Если бы я была такого низкого рода, у меня бы все получалось еще хуже.
Ирса — веселая душа — хоть и тосковала о Хельги, за работой пела, не умолкая. Она любила животных и охотно ходила за лошадьми, собаками и ловчими птицами, хотя охоты не терпела. Зато уж с лодкой управлялась не хуже любого мальчишки. Выросшая среди простого люда, готовая выслушать жалобу и помочь любому батраку и рабу, она относилась к ним куда добрей, чем Хроар и Вальтйона, а ведь они считались хорошими хозяевами.
— Она ведь, — сказала королева мужу, — испытала их работу на своей шкуре, так что у нее не легко сплутовать или залениться. И к тому же умеет обходиться без порки, только спросит совсем спокойно, уж не хочешь ли, мол, в услужение к кому-нибудь другому. Конечно, никто не хочет.
— Хм, мне и самому она начинает все больше нравиться, — ответил Хроар.
— Она из хорошего рода, — продолжала Вальтйона. — Не имеет значения, была или не была ее мать рабыней, как ей о том сказали. Даже если так, то это была высокородная женщина, которую похитили и продали в рабство. И, кто знает, может, ее отец был конунгом.
Когда Хельги вернулся домой, его встречала совсем другая Ирса. Ирса, одетая в тонкое полотно, меха и золото, с ключами от всей его усадьбы у пояса и любезным приветствием на устах, так что его точно громом поразило. Той же ночью, перед рассветом, он сказал ей, что она слишком хороша для наложницы, а потому он сделает ее своей королевой.
Так он и поступил. Об их свадебном пире толковали потом еще долгие годы.
Хроар же использовал свадьбу как предлог для встречи с вождями недавно покоренных островов. Пригласив вождей на пир, он подарками и ласковыми речами крепко связал их с домом Скъёльдунгов.
— В конце концов, хоть этим мы обязаны Ирсе, — проворчал Хроар, обращаясь к жене.
— Ты сердит на нее за то, что она закрыла Хельги дорогу к более выгодным женитьбам? — спросила Вальтйона. — Но он может взять столько жен, сколько пожелает.
— Теперь ему не нужны другие, — ответил Хроар. — Он даже перестал брать себе новых наложниц. — И, улыбнувшись, добавил: — А, ладно, она мне самому по душе.
Ирса прилежно постигала все, что нужно знать жене конунга, и скоро люди в один голос заговорили о том, что хоть она и молода, но уже давно в Лейдре не бывало такой чудесной королевы. Заметили также, что и Хельги рядом с ней смягчил свой нрав. Он стал оставаться на лето в Дании, беря на себя часть забот Хроара. Менее терпеливый, чем брат, он был не менее справедлив. Многие были счастливы теперь доверить ему свои тяжбы, не без основания полагая, что он обсудит их дело с Ирсой, и она сумеет смягчить его непреклонность.
Она была еще очень молода, так что только на третьем году замужества родила сына.
Роды пришлись на канун Йоля и были долгими и трудными. Хельги сидел в своей палате, слушал скальда, беседовал со своими людьми. Но в речах его было мало смысла, слишком часто он прислушивался к тому, что делается на женской половине, пытаясь сквозь шум непогоды услышать стоны роженицы.
Наконец вошла повитуха. В сразу обрушившейся тишине слышно было только, как огонь трещит да ветер гуляет — она внесла сверток и положила его на землю рядом с конунгом. Хельги замер. По его лицу градом катился пот.
— Я принесла твоего сына, конунг Хельги, — сказала повитуха.
— Что с Ирсой? — прохрипел конунг.
— Надеюсь, что все будет хорошо, государь.
— Подай мне нашего сына.
Трясущимися руками Хельги положил сына к себе на колени.
Назавтра, уверившись в том, что Ирса выживет, он принес в жертву богам стадо быков и лошадей в священной роще и созвал народ на пир не хуже того, что был на его свадьбе. Своими руками Хельги окропил младенца водой и нарек ему имя Хрольф. Воины, которые прошли с ним в походах весь мир от края до края, грянули мечами в щиты, приветствуя королевича.
Ирса начала медленно поправляться. С тех пор детей у нее больше не было. Но они с Хельги по-прежнему были счастливы. И оба души не чаяли в своем Хрольфе. Мальчик рос некрупным, но красивым, веселым, легким на ногу и разумным.
То были годы мира для Дании. Но братья-конунги не спускали глаз с Гаутланда и Свитьод, где творились немалые дела.
Конунг гаутов Хуглейк, быть может, желая потягаться в славе с Хельги, повел свои боевые корабли мимо Ютландии и Земли Саксов в набег на Землю Франков. Но франки заманили его войско в западню, и он сложил в бою голову. Среди немногих спасшихся гаутов был и Бйовульф, который сумел в доспехах доплыть до своих кораблей. Печальным было его возвращение домой. За доблесть гауты хотели избрать его конунгом, но он отказался и поднял перед шитом сына Хуглейка Хардреда. Однако, когда умер сильнейший из вождей Эгтйоф, Бйовульф стал по существу правителем Гаутланда во всем, кроме титула.
Шведами тогда правил конунг Эгиль. Подобно другим Инглингам, он приносил щедрые жертвы богам и, кроме того, занимался, колдовством. Может, ему не удалось какое-нибудь заклинание, но, как бы то ни было, однажды бык, приготовленный для жертвоприношения, разорвал путы, расшвырял тела рабов, уже принесенные в жертву Одину, и скрылся в чаще. Долго он бродил по округе, наводя ужас на людей. Наконец конунг Эгиль вместе со своими ловчими отправился на охоту за ним в густом лесу он потерял из виду своих спутников и неожиданно налетел на быка. Конунг метнул копье. Бык рванулся вперед и, опрокинув коня, сбросил конунга на землю. Эгиль выхватил меч. Но бык успел ударить первым. Рог пронзил сердце конунга. Тут появились королевские ловчие и покончили со зверем. Тело Эгиля унесли в Упсалу, там его и похоронили.
У покойного конунга был брат по имени Оттар. И вот закипела борьба за власть между Али сыном Эгиля и Асмундом и Адильсом сыновьями Оттара. Война бушевала в Свитьод много лет. Наконец Асмунд пал, а побежденный Адильс бежал в Гаутланд. Конунг гаутов Хардред поддержал его. Но когда его войско вторглось в Свитьод, Али вновь одержал победу и Хардред погиб.
Наконец гауты, как они того давно хотели, выбрали своим конунгом Бйовульфа. Он обратился за поддержкой к своему родичу и другу Хроару. Тот послал войско, и наконец в битве на льду озера Венерн Али был убит. Адильс въехал в Упсалу и был провозглашен конунгом шведов.
Хроар и Бйовульф возлагали большие надежды на благодарность нового государя Свитьод. Адильс не был воинствен, зато больше, чем любой другой Инглинг, склонен к колдовству. Казалось, что, добившись своего, он не будет вмешиваться в чужие дела.
И все же братья Скьёльдунги, помогая Адильсу, совершили, сами того не ведая, ошибку. Правда, не скоро им пришлось убедиться в этом. Пока же к ним подступили другие беды.
Месть королевы Олоф грянула вскоре после того, как минуло семь лет с того дня, как на пустынном берегу Хельги встретил Ирсу.
Бедному хуторянину не оставалось ничего другого, кроме как отыскать королеву Олоф и поведать ей, как пришел с моря чужой человек, назвался датским конунгом и увез с собой девочку, которую она оставила ему на воспитание. Слушая его, королева сидела неподвижно, только слабая улыбка кривила ее губы. И с этого дня она принялась с жадностью ловить всякую весть из Дании. Впрочем, новости доходили не быстро, ведь Олоф не подавала виду, что что-то произошло, и ее люди по-прежнему боялись упоминать при ней о Хельги сыне Хальфдана. Но так или иначе, она узнала, что он женился на некой Ирсе, чьи родители были неизвестны.